Когда все дела были сделаны, Зана снова подошла к ручью – помыть руки, лицо и набрать воды в дорогу. Не хотелось, чтобы полукровка снова заставлял ее терпеть. Но стоило зачерпнуть воды в ладони, как оттуда на нее зыркнула незнакомая женщина с горящими глазами. Зана отшатнулась, расплескивая воду. Заозиралась, выискивая незнакомку. Но, похоже, она была только там – в воде. Оглушенная догадкой, Зана снова наклонилась над ручьем, пытаясь разглядеть себя в рябившейся воде. И тут, словно по ее желанию, она застыла, превращаясь в послушное гладкое зеркало.
И из этого зеркала на Занку смотрела женщина – молодая, скорее всего только недавно опоясавшая мужа. Волосы черной шалью катились по покатым худым плечам, зеленые глаза горели неестественно, будто в каждом пряталось по светлячку. Лицо было бледным и немного вытянутым. Ровная полоска рта с мягкими очерченными губами округлилась. Зана и правда стояла сейчас с открытым ртом, разглядывая свое новое отражение. Она-то привыкла видеть себя малолетней долгопяткой – неказистой и блеклой. Теперь же память услужливо подсказывала, что и годов-то ей было больше двенадцати. Намного больше… Голова поплыла кругом, Зана повалилась в своё застывшее отражение, которое теперь снова сделалось ручьем. В нос и открытый рот ударила холодная вода, забурлила, выталкивая пузырьки воздуха. Зана хотела позвать на помощь, но вовремя вспомнила – никто не придет. Никому тут нет до нее дела…
- Тварь! – раздался такой знакомый и вместе с тем, такой неузнаваемо злой голос Эриана. – Предупреждал же!
Сильные руки вытащили ее из ручья, тряхнули за шиворот так, что воду тут же вырвало из легких и желудка прямо под ноги полукровке. Он перестал ее трясти, потом повернул лицом к себе и несколько раз хлестко ударил по щекам. Занка безучастно мотала головой – сейчас она не понимала ничего. Только пестрые обжигающие воспоминания разрывали рассудок, стремясь поскорее осчастливить ее знаниями о прошлом. Несколько сотен летним прошлым.
Глава 22
Когда Зана пришла в себя, то первым делом принялась копаться в нахлынувших воспоминаниях. Вот только в них она была большую часть жизни сопливым младенцем, а потом как-то плавно превратилась в подростка. Больше ничего не таилось в памяти, даже саму Хёрн Зана помнила смутно. Гораздо яснее всплывали обрывки игр и постоянный голод и страх. Они всегда были ее спутниками.
Сперва в душу рвались сомнения, а человек ли она вообще? Люди ведь так долго не жили… Но прислушавшись к чутью, Занка убедилась, что да. Человек, и никак иначе. Постепенно оглушившие ее воспоминания стали снова покрываться забвением. Она пережила новость, что вдруг стала взрослой, и тут же свыклась с этим. Как, наверное, смирилась бы с чем угодно, потому что не время было сидеть и горевать или удивленно охать. К тому же снова начал донимать голод, брала своё и усталость.
Они шли третьи сутки, но до обещанной деревни так и не добрались. Иногда Зане казалось, что они ходили кругами, будто чахоточный лес не хотел выпускать их и водил одними и теми же тропами. Но могучие, пусть и больные, деревья вскоре сменились поредевшими и побелевшими от старости. Значит, Эриан ошибся дорогой? Или, для него три дня – не так уж и долго?
Полукровка же вел себя странно – то и дело оставлял Занку одну, а сам пыхтел и злобно шипел где-то в стороне. Чтобы она не сбежала, Эриан накрывал ее плащом. Под его черным пологом Зана становилась безвольной и безучастной ко всему. Тело не двигалось, голову раздувало пустотой, перед глазами мерцали неуловимые яркие пятна. В такие минуты ей хотелось открыть рот и пускать с губ слюни, а потом затягивать их обратно. Мерзкое желание! Зана боролась – и с ним, и с тем, кто его насылал, но пока не выходило. Все попытки хоть как-то отвоевать себе свободу пресекались на корню. Кроме того, Эриан не скупился на подзатыльники и тычки. Стоило зазеваться, как можно было получить и между лопаток размашистой ладонью.
После отлучек полукровка возвращался злой, кривил губы, скрипел на Занку зубами, но молчал. Она лишь пожимала плечами, а потом, когда Эриан с очередным сдавленным стоном схватился за плащ, поняла. Кажется, зацепило «великого» колдуна ее мелкое проклятье. Вот и маялся он с животом, метил кусты.