- А баб да детей как сыть для мертвых оставить – от этого совесть твоя не поколышется?
- Мне их бабы ни к чему, - сердито буркнул рыжий и замолчал.
- Значит так, - раздалось из светящегося шара, да так, что Зана едва не схватилась за уши. Будто и говорил не обличенный плотью, а сам гром или камнепад. - Мы людей гнать не будем, но и у себя их нам держать ни к чему. Хотят – пусть тут живут или еще где на пустоши, а хотят, так пусть в дальние пещеры идут прятаться.
- Так там же… - гномиха осеклась, видимо, посмотрели на нее из волшебного шара весьма недобро.
- Там еще не все тролли перевелись, поэтому сами там и не живем – людям про это скажите. Выживут троллей, будут жить спокойно. Пока. А там видно будет.
- Вот увидите, - как добро им дадим, так и сами в котел попадем, - не унимался рыжий. – Не говорите потом: Хоралик прав был, что мы его не слушали! Не поможет потом!
- Ты, Хоралик, гном справный и доблестный, но были времена, и нам не сладко приходилось, в те времена люди от нас не отворачивались. А может, еще и придет.
- Вот-вот! Как пустим проклятых-то на свои земли, так и!.. – Хоралик в сердцах махнул рукой, мол, и так ясно: все погибнем.
Что уж там гномы дальше говорили, или на этом и покончили, это уже дослушивать, да досматривать Зане было недосуг. Чутье подсказывало, что совсем уж плохого тут никто против людей не замышляет. Главное, гномиха за них, а она, видно, тому, кто в шаре говорил, не простая соплеменница. Зана это нутром поняла. Сверкая пятками, она мчалась подальше от волшебной палатки. Волна дурноты пополам с радостью от того, что ее никто так и не приметил, плескалась от живота к горлу. Еще немного, и, миновав рядки засидевшихся повечерять у костра парней с девками, Зана шмыгнула под ветхий полог своего прибежища. Рассказать все матери – это первым делом, а уж потом и к большаку идти. Тут и кровь от груди схлынет, и язык на место встанет.
Но не успела Зана ощутить запах остывшей похлебки, неизменно оставляемой матерью для непутевой дочки, как взгляд ее уткнулся в широкую грудь в расстегнутой льняной рубашке. Хром то ли знал о ее повадках, то ли и ему чуйка подсказала, только в своем обозе ждать Зану он, похоже, не собирался.
- Добыла, чего надо? – то хмуря, то разводя брови, спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил, - мы тут с матерью твоей всяко разно рядим, ты нас не рассорь – рассуди, как есть.
Последнее и разбирать не надо было. Не зря присказкой расщедрился, хотя Хром обычно говорил вовсе не по-сельски: не принесла добрых вестей, так можешь с мамкой вещи собирать, да идти, куда глаз упадет. Они ведь с матерью были не совсем из этого селения – прибились года три, не то четыре назад. А до этого еще где-то плутали. Бывало, Зана пыталась вспомнить, где же их родина? В каком месте помнила бы она себя малым дитем, но такого на ум не приходило.
- Они там… - начала она и закашлялась от волнения. Мать, до этого сгорбившись жавшаяся у палаточного костерка, метнулась к дочке, протянула ковш с прохладной водой, мельком огладила по спине – мол, не робей, говори как есть. Сделав глоток, Зана рассказала всё, что видела и слышала слово в слово.
Хром слушал молча, иногда оглаживая покрытые щетиной щеки.
- Так, значит, - произнес он, когда Зана закончила. – Что ж, мы и этому рады.
Но тут же спохватился и погрозил кулаком – больше, конечно, Зане. Про мать-то ее все знали, что она бессловесная. Что ей скажи, что в пруд плюнь, сгинет – не разберешь.
- Ни звука чтобы мне.
Не тратя больше времени, Хром вышел. Тут и чутья не надо, чтобы догадаться – сейчас у людей свой совет будет. Только уже слушать, что люди порешат, Зана не пошла. Надоело ей, почему-то. Даже как-то скучно стало. Тело ее, избавившись от минувшего напряжения, желало одного – отдохнуть. Размашисто зевая, Зана расстелила у костерка плетёнку из ивовых прутьев и соломы и свернулась на ней калачиком. Сон тут же навалился на нее, и уже в полудрёме, ощутив ласковые материнские руки на своей голове, Зана пробормотала.
- Мама, где же нас за своих знать-то будут?
- Спи дитятко, придет час, - раздалось в ответ напевно. Говорила ли мама что-то еще, Зана уже не слышала – спала.
Внутри крытой обозной телеги тут же затеплили свечи. Хром выругался на вскрикнувшего служку, обжегшегося топленым воском.