Окно дернулось и распахнулось. Влетел ледяной, злой ветер, хлопнул Занку по щекам, будто сумел наконец-то донести Эрианову пощечину.
- Холодно как, - Карени поежилась. – На щеколду сейчас закрою.
Она встала и двинулась к окну, но из спальной половины донесся полусонный писк. Что-то опять пришлось младенцу не по нраву, и он позвал маму на помощь. На этот раз она не медлила – в несколько прыжков унеслась из кухни.
Зана наконец смогла встать. Прошлась из стороны в сторону, разминая ноги. Они еще подрагивали, но от боли не осталось и следа. Руки тоже отходили, правда, внутри их еще ныло, словно от занозы. Зана подошла к окну – хоть чем-то, да помочь хозяйке. Ухватилась за створки, но так и застыла. Чутье ударило в набат – был рядом кто-то. Зло подглядывал в светящееся огнями жилье, скалил зубы. Не Эриан – это Занка могла сказать наверняка. И от догадки – кто, становилось жутко. Как же так, ведь Карени говорила, не тронет их тут никто?!
Медленно, будто во сне, Зана повернулась к занавеси, ухватилась за нее и дернула в сторону. Ноги еле двигались, скованные животным страхом, сердце замирало, спина взмокла липким потом. Зана хотела крикнуть Карени, чтобы та заперла все входы, но так и застыла с открытым ртом.
Поздно! Та уже стояла у распахнутой двери. Ее руки обвисли, голова была задрана, на губах играла счастливая улыбка. Карени смотрела на того, кто стоял в проеме и скалил на нее черные кривые зубы. Когда-то, может, он был бравым охотником и красавцем, какими бывают почти все молодцы на игрищах сватовства. Теперь же это было нечто с поеденными боками, сгнившим и провалившимся носом и свисавшим из одной глазницы на жилах оком. Он довольно урчал, будто сытый кот, и тянул к Карени скрюченные пальцы.
Она покачнулась, потом едва заметно отвела глаза в сторону, где в люльке хныкала ее Ярушка. Тревога мелькнула в затуманенном мороком взгляде, но тут же исчезла. Карени заулыбалась шире и шагнула в объятия того, что осталось от ее мужа. Он довольно захрюкал, забулькал, а потом… Занка смогла наконец оторваться от зрелища. Не глядя больше туда, откуда раздавалось утробное чавканье, она бросилась к люльке, схватила малышку и кинулась на кухню. Мертвый не сразу оторвался от добычи, еще чавкал, когда Занка сиганула со всего маха в распахнутое окно.
На улице было студено – невыносимо студено. Холод заползал Занке за шиворот, лез под подол, застывал каплями сырости в носу. Она перебирала ногами, как лис на загонной охоте. Сердце больше не билось – оно ухалось в пятки и с разгона подпрыгивало к горлу. Дочка Карени, которую Занка крепко прижала к груди, надрывалась плачем, но останавливаться было нельзя. Чуяла – не один пришел мертвый. Пустили его вперед, потому что – его дом. Знали, твари, что хозяйка пустит мужа на порог, поддастся на морок.
Занка стискивала зубы, перепрыгивая через коряги. Глаза едва различали дорогу – скрылась луна, потухли звезды. Только черные тучи сыпали сверху моросью. Занка задыхалась. Ей всё казалось, что мертвые рядом, что они мчаться по следам на негнущихся ногах, разевают голодные пасти.
Не будь Ярушки, она уже давно упала бы. Но хрипло надрывался в руках младенец, звал мамку, и нельзя было остановиться. Не было права кланяться земле! Вот только Зана не знала – надолго ли хватит сил? Зато готова была поклясться всеми богами – скорее умрет сама, чем позволит мертвым коснуться трепещущего у сердца малыша.
Когда же рассудок сузился до горошины и забыл обо всем, кроме нового рваного вдоха, в глаза бросился свет. Вспыхнул и потух, будто кто-то дал Занке знак: тут - спасение. Не раздумывая, она рванула туда.
Глава 24
Горные хребты тянулись один за другим, упирались в небо белыми шапками. Воздух был свеж, почти осязаем. Облака парили у самой земли, цепляли его за макушку с непослушными черными вихрами. Тогда он еще не был Крафвином, но сейчас настоящее имя ускользало, хоть и звучало где-то над головой. Он был молод, самонадеян и заносчив.
- Вечно ты всё путаешь, - насмешливо произнес звонкий женский голос. Вернее – девичий.
Его хозяйка висела над землей над самой головой Крафвина, дразнила его голой пяткой. Она была невысокая и худая с копной рыжих волос, перехваченных плетенной тесемкой на лбу.
- Сам хвастает, а дела не делает, - продолжала она его задорить. И если сейчас маг просто рассмеялся бы в ответ, то тогда его злило всё. И подковырки девчонки, у которой всё получалось с первого раза, и тычки учителя, и то, что живые слова никак не хотели ложиться на язык. Вместо щебета выходило карканье. Он напрягался, пытаясь вывести трель заклинания, но оно рассыпалось, едва попав на язык.