- Вы задержались, - раздался сбоку звонкий грудной голос.
Хром обернулся, хоть и узнал его. Перед ним стояли гномы: троих из них он никогда еще не видел, четвертый – с седой бородой и золотыми вставками на кожаных доспехах, был тем самым посланником, что велел Хрому собираться в дорогу. Правда, его имя осталось неизвестным, впрочем, как и имя гномихи. Той самой, что когда-то встречала первых согнанных с насиженных мест людей. Она смотрела равнодушно, и также бесцветным голосом говорила. Зато справа от нее фыркал, как разгоряченный конь, рыжий гном.
- Мы ни разу не остановились без нужды, - ответил Хром.
Это при первом с ней знакомстве он был готов на всё. Теперь же ему стало, что терять и за что торговаться. Поэтому Хром не спешил идти у хозяев на поводу.
- Знаем, - отмахнулась гномиха. – Только у вас осталось совсем мало времени, чтобы стать наготове.
- Я готов исполнить долг, если на этом он будет исчерпан…
- Не стоит рядиться со мной, Вороний глаз, - осадила она его. Седой собрат посмотрел на нее с таким восторгом, будто она самого короля приструнила! И это Хрому совсем не понравилось. – Ты должен немедленно разбудить людей. Когда будете готовы, я открою проход. Он будет видим только тебе.
Эти приказы без объяснений самой сути подливали огня в чашу терпения Хрома.
- А в чем суть-то? Скажете, или так и будем ходить вокруг да около?
Гномиха недовольно скривила губы, но ответила по-прежнему спокойно.
- Сейчас сюда придет большое войско. Людское. С ними наши сородичи. И пока они там – они в беде. Ты должен попасть на ту сторону, а потом выкрасть их и вернуть домой.
Теперь Хрому стало легче. От сердца отлегло – не придется ему обращать копье против людей, всего-то и надо, что добыть и переправить под купол гномов. Да будь они хоть безруки-безноги! На горб взвалят и вытащат! А там - и домой! Или… Шальная мысль еще не достигла рассудка, как раздался смешок над самым ухом, хоть и стояла гномиха в отдалении.
- И не вздумай хитрить и переводить с собой кого-то еще, кроме своих людей. Запомни – за одного переступившего границу чужака мы вытолкнем твоего человека за железный обруч.
Хром стиснул зубы, сжал губы. Вот как! И мысли, значит, читаем! Неужели, и это им под силу? Что ж, он и сейчас не хотел сдаваться.
- Могу ли я тогда заменить своего человека на чужака? - на этот раз покорно склонив голову, спросил он. – Если мой воин погибнет на той стороне?
Гномы переглянулись, только рыжий не скосил глаз, лишь зафыркал сильнее и покраснел, будто его сейчас разорвет от негодования. Остальные же не сводили глаз с гномихи. Похоже, она и тут была главной.
- Нет, - сухо ответила, не сводя с Хрома глаз. И от этого взгляда плясали мертвецы в его душе. – Я тебе запрещаю. И если вы поляжете все, мы потребуем долга от тех, кто остался в Надвине. Пока долг не будет выполнен.
- Даже от младенцев? – снова не выдержал Хром.
Гномиха не ответила, отвернулась и зашагала в сторону череды островерхих валунов. За ней последовали остальные, только рыжий чуть задержался, чтобы прежде плюнуть себе по ноги.
Глава 27
Занка шла, не разбирая дороги, ничего не понимая и не видя перед собой. Просто шагала, не позволяя измотанному жаждой и усталостью телу отдохнуть ни на миг. Она уже не помнила – от кого бежала, и кто так тошно пищал у самого уха – всё смешалось в голове, лишь изредка всплывая перед глазами ярко-алой вспышкой. И тогда она переходила на бег и неслась вперед, прижимая к груди пищащий сверток. Маячивший вдалеке огонек то исчезал, то снова манил, и если что-то и оставалось в Занкином мозгу – так это желание добраться туда.
Ноги предательски подкашивались, плелись в витиеватую косу. Наверное, Занка плюхнулась бы прямо тут – на самом краю чахлого леса - ошалевшая от выматывающей ходьбы. Детский плач выдернул ее из забытья. Судорожно сглотнув, Зана сунула руку в котомку, уже отточенным движением вытянула флягу и на ходу принялась поить ребенка. Выходило скверно – вода стекала струйками со щек и подбородка младенца, едва попадая в рот. Но и того немногого хватало, чтобы он ненадолго смолк. Занка истратила на девчонку почти весь запас, отказывая себе в таком желанном глотке. Но жажду казалось легче вытерпеть, чем детский надсадный плач. Он доводил до исступления и без того угнетенный рассудок. Так Зана и выбралась к деревне – ничего не соображающая и доведенная до отчаяния.