Время шла – сползало со стен светлыми пятнами, сочилось внутрь становившимся всё прохладнее воздухом. Только когда сумрак охватил всё вокруг, дверь снова открылась. Занка подняла голову и принялась безучастно наблюдать, как к ней на карачках подползала женщина. Не Кинка.
Эта была молодая, с худыми впалыми щеками и фиолетовым пятном под глазом. Растрепанные волосы не были не то что убраны - даже расчесаны, и торчали во все стороны грязными космами. На лице – ни единой мысли, ни единого присутствия жизни. Будто не человек сейчас пришел к Занке, а только его тень.
Добравшись до пленницы, женщина сунула ей в руку фляжку с водой, положила рядом на солому кусок хлеба с пятнами белесой плесени. Управившись, она также безмолвно отползла к двери, толкнула ее и скрылась в темноте проема. На улице уже была ночь, и Занка могла только догадываться, сколько пролежала без памяти.
Дни потекли за днями. Кормить ее приходили всегда под вечер, и неизменно – разные женщины. Они отличались годами, лицами и взглядами, но одно было едино – ни одна не походила на живую. Блеклые тени, забитые и перетертые в безликих существ сворой Дирта. Ни одна из них не произнесла ни слова, даже когда Занка пыталась вызнать у них про Кинку и Ярушку.
Еда тоже оставалась неизменной – вода и черствый плесневый хлеб. Похоже, Дирт не считал нужным кормить пленницу должным образом. Ровно, как не заботило его и то, как она с затекшими связанными руками будет справлять нужду. А потом вместо очередной истертой женщины в Занкину конуру заполз парень.
Он отличался от своры Дирта, как летний день от трескучего мороза – годов шестнадцати, румяный, ладный. Вот только глаза смотрели жадно, как и у его товарищей. Или – хозяев, Занка и такому бы не удивилась. Добравшись до нее, он вытащил складной нож, расправил и принялся резать путы.
- Сейчас, сейчас… - бормотал он себе под нос. – Поди, намаялась так сидеть-то?
Занка не ответила – не верила ласковым словам. Глядя из-под бровей, принялась растирать багровые запястья.
- Злишься всё? – поигрывая ножом, спросил парень. – Ни к чему. Не тронет тебя никто. Если со мной будешь. Мне батя разрешил тебя взять. Пойдешь?
Занка не ответила. Внутри снова зашевелилось чутье, заскребло, но она не спешила идти у него на поводу. Вот если бы знать, где Ярушка…
- Не веришь? Зря. Я если сказал – так и будет. У меня, знаешь как? Все и сыты и одеты хорошо. – Он лениво потянулся. – И не бью почти. Ладно-ладно, тебя обещаю совсем не учить!
Диртов сынок рассмеялся, показывая ровные зубы, но Занка его радости не разделила.
- А хочешь – так и женюсь? А? Все лучше, чем тут гнить да мертвых ждать.
Занку и это не удивило. Она и без Диртова отпрыска догадалась, что ее тут держали не про свой запас. Слышала как-то, что есть на самой границе с Гиблыми болотами люди, которые мертвым жертвы приносят, чтобы их не тронули. Только не думала тогда, что сама с такими столкнется.
- И что, дитё мне вернешь? – глухо спросила, сверля его глазами.
- А? Дитё? – он нахмурился, потом отвернулся, дернул плечом. – Нет. Этого не проси. Батя не отдаст.
Потом помолчал, а когда снова повернулся – подмигнул деловито.
- А мы с тобой новое народим! За внучка, глядишь, батя сам кому хочешь голову снесет.
- А что, другие-то ему внучков не народили?
Парень дернулся, будто Зана наступила ему на мозоль.
- От тебя – не тронет, я не дам!
- Еще бы – от колдуньи-то, поди, и дитё будет не простое. Всё в хозяйстве пригодится… - она говорила и сама дивилась собственным словам. Будто и не из головы брала их, а они сами прыгали на язык. - Только зря вы думаете, что кровью от мертвых закроетесь. Чем больше вы тут правите, тем сильнее их жажда. И когда в деревне не останется ни одной бабы – кого вы вытолкнете за порог?
- Э! – Диртов отпрыск рассмеялся. – Да ты, никак пророчить взялась! Оставь это, а то и впрямь за умную сойдешь. А я умных страсть как не люблю. Взрослых они не трогают – только детей. Желательно – не старше двенадцати. Правда, у нас таких и не осталось уже. Так – какая народит, тут же и спроваживаем…
Занка больше не слушала – кровь барабанила в висках, застилала глаза. Рассерженной ночной неясытью бросилась она на этого недоноска – достойного сынка своего папаши. Метила скрюченными пальцами в глаза, но лишь оцарапал щеку. А потом отлетела обратно к стене, припечатанная крепким кулаком.