- И вот еще что, Хром – Вороний глаз, не суй свой нос в чужие тайны. Это порок, который сгубил многих посильнее тебя.
Оставив ошарашенного Хрома переваривать ее слова, гномиха развернулась, и двинулась следом за рыжим. Уже пройдя несколько шагов, она снова обернулась.
- И не всякому чужаку верь!
Сказано было почти озорно, что еще больше запутало Хрома. Что надо этой гномихе? Про Занку догадалась – это ясно. А про чужаков что? Ох, мудрит! И темнит…
Проводив гномов взглядом, Хром поднял голову к ночному небу и выдохнул. Над головой блестели бусины звезд, надкушенным караваем нависала луна. Им было все равно для кого светить – для живых или мертвых, для людей или гномов. Прекрасные и равнодушные, им было легко висеть там. А ему в этот самый миг вдруг стало нестерпимо тяжело, будто разом заглотил дюжину валунов и теперь они перекатывались внутри, наваливаясь друг на друга и скрипя. Обтерев лицо ставшей холодной рукой, Хром вернулся в телегу. Говорить не хотел, лишь молча указал Просту и Путяте на дверь. Они понимающе кивнули и выбрались из-за стола.
Когда же Путята нагнулся, чтобы без ущерба для головы выбраться наружу, Хром придержал его за рукав.
- Да, вот еще что, - тут он смолк, будто еще что-то додумывал. - Занку пришлую замуж отдать надо. Пусть девка за малыми доглядывает, а не по дворам чужым вынюхивает.
- Так ведь не в возрасте еще девка.
- Это ты сам догадался или подсказал кто?! С ее матери спрос малый, соврет и глазом не моргнет. И не надо мне перечить, я-то ее насквозь вижу! Занке этой годов пятнадцать есть – это точно. Все, что положено, наросло, это я сегодня хорошо разглядел. А раз есть, так пусть нас не позорит, да косу плетет, как положено! Слово моё!
Перечить с большаком никто и не собирался. Путята только подивился про себя, чего это Хром так разошелся из-за девки, которую и своей-то назвать еще нельзя было.
Глава 4
Глава 4
Зана не успела продрать глаза, как ее руки уже сами собой укладывали в узел скудный скарб. Пара штопаных льняных рубах, теплые чуни, безрукавка на меху и ворох тряпья, годного только на исподние юбки. У матери вещей было и того меньше – ограничилась рубахами и невесть откуда взявшимися штанами – гладкими, тонкими. Зана провела ладонью по холодной ткани и поняла – кожа, да не простая а… А? Мысль дальше не шла, словно наткнулась на стену. Так случалось, но когда и почему – этого Зана тоже не могла припомнить.
Стряхивая дрёму со слипающихся век, она повернулась к матери. «И вовсе она не старая», - почему-то пронеслось в голове вместо более привычного в таких случаях «куда теперь». Мать словно услышала – улыбнулась, провела по волосам казавшейся раньше истертой ладонью. Зана проморгалась, незаметно ущипнула себя за руку для верности – не спит! Вот когда страх навалился, прижал к лежанке, да горло заткнул сухотой. Так то и не мама вовсе!
- Чего трепыхаешься? – усмехнулась та, ставшая молодой. – Вещи собрала? И ладно, а теперь сиди, чтобы ни звука мне! Как все кончится, уйдем подальше. А куда – того тебе и ветер не скажет.
Лукаво блеснув молодыми зубами, она выскользнула из палатки. Зана так и сидела, словно истукан, приклеившись ладонью к кожаным штанам. И не было уже прежнего страха, не было удивления – всё когда-то было так же, как сейчас. Только были другие люди, другие имена у них. Дрёма навалилась с новой силой, утаскивая Зану от размышлений. Уже проваливаясь в сон, как была – сидя, Зана вдруг поняла, что и не мать сейчас стояла у пустого медного котелка, оправляя волосы, а она сама. Да-да! Это Зана сейчас подводила брови углем, оправляла лучшую свою рубаху с умелой материнской вышивкой на груди, на которую глядючи завидовали местные умелицы. Это она сама сейчас вынырнула из-под полога, чтобы, заливаясь озорным смехом, встать в ряд с другими девушками, поиграть плечом перед молодыми парнями. А та, что оставалась в палатке и не Зана вовсе, а так – тень бесплотная, гарь болотная, и не видел никто, и не услышит, и не вспомнит…