Но ушла она не сразу – еще потопталась рядом, будто надеялась, что он передумает, а потом развернулась и, сделав шаг, растаяла в воздухе. Крафвин снова заскрипел зубами – дрянь! Наверняка, ей уже сказали, обрадовали – магом станешь! А вот твой недоучка-соперник… А что с ним? Ведь не оставят ему знаний, сейчас он видел это не хуже Марры. И что тогда? Забвение? Смерть? Уж лучше тогда последнее… Ничего не было на свете хуже, чем лишиться памяти. Терзаться незнакомым прошлым, видеть, как смотрят на тебя те, кто знал тебя прежде и не получать ответа на главный вопрос – кто я? Что натворил?
Крафвин сжал кулаки, с трудом встал, будто все силы ушли на заклятье. А потом побрел прочь, шатаясь и стеная. Он уйдет. Он покинет эти земли сам, а там пусть ищут ветра в поле, щуку – в море и коршуна в небе. А его – не найдут!
Сам! Сам-сам-сам…
Ветер дул в уши, проскакивал насквозь, будто в голове ютилась пустота – и ничего более. Крафвин не сделал и десяти шагов, как резко обернулся. Будто кто толкнул его в спину, дохнул винным запахом в лицо. Сумрак опустился с небес, окутал его с головы до ног, делая невидимкой. Слышалась музыка, мерцали огни невдалеке – всего в пяти минутах ходьбы. Там была деревня – множество богатых деревянных домов с резными ставнями и ряды кованных лавочек. Там вечно цвел жасмин и падали вместо снега с небес лепестки вишни. Там жили вместе эльфы, гномы и люди. И только последние уже не видели воочию времен, когда все народы были единым целым.
Многие разошлись в разные концы, выросло на западе Древо эльфов, ширились гномьи Пещеры, поднимались в небо пики башен людских замков. Но здесь – в изначальном селении единого народа еще пелись древние песни и все три ветви детей богов жили в любви и понимании. И сегодня только в этом селении отмечали праздник Перерождения – день, когда каждый из народов получил новые силы. Только для людей он был печальным, ибо их дар оказался смертью, но тогда они видели в ней утешение.
Плохо соображая, зачем он идет туда, Крафвин поплелся в сторону селения…
- Что, опять припечатало? – раздался скрипучий голос Хёрн над ухом.
Крафвин медленно открыл глаза. Внутри еще тлела ненависть, бухла обида, как брошенный в воду пористый камень юфь. Только глаза тут же успокоили его – всё это лишь сон. Не могло быть на самом деле того, что мэтр только что видел. Он – маг, Хёрн – нет. Она – всего лишь колдунья, не более. И потом, женщина не может стать магом – это и не посвященные знали, что уж говорить о тех троих, что вершили их с Маррой судьбу? А может, и не было их вовсе?
- Так, - отмахнулся он, потирая виски. – Пригрезилось что-то.
- Если снова откроется память – не таи, - серьезно, даже как-то по-доброму сказала Хёрн.
- Ты узнаешь, когда у людей больше не останется надежды.
Она кивнула и отошла – кормить уже топтавшуюся рядом стайку, к которой теперь примкнул Гнарт. После того, как он остался «служить магу», в карауле пайку ему выдавать перестали. Мол, ты теперь с колдунами в дружбе, вот у них и ешь досыта. Вот седоусый и топтался чуть в стороне, стараясь не выдавать ворочавшегося в животе голода перед ребятней.
Только Хёрн между ними разницы не делала – всех одаривала черствым, но сытным куском. И Нурда, принявшегося подпирать ее во время перехода с левой стороны, и прочую малышню, и Гнарта, и Крафвина. И никто из них не отворачивался, когда ее распахнутая ладонь протягивала очередной кусок.
- Далеко ли еще? – спросил мэтр, подходя к уже рассевшейся в горячей пыли компании.
- Как же, пришли ведь, - одаривая повеселевшую девочку хлебом, ответила Хёрн. Крафвин отметил, что малышка заметно выправилась – щеки округлились, налились силой когда-то до слез в глазах тощие ручонки. Другие малыши тоже перестали походить на заморенных голодом и непосильной работой рабов. Будто и не хлебом потчевала их колдунья, а икрой рыбьей, да олениной с травами.
Отдав кусок Нурду – последнему из ребятни, Хёрн протянула другой мэтру. Он взял и только потом осмотрелся.
Впереди маячила исходящая паром земля – лысая степь с редкими пучками травы и колючих кустов. Выпирали из земли черные валуны, дремали на них с выпученными глазами неприметные ящерицы, а больше никого не было. По крайней мере, так говорили глаза. А вот сила шептала иное – прятались за одним из валунов гномы. Только тоже не в этом мире – прикрывались чем-то. То ли в палатке пещерной укрылись, то ли еще где подальше, только если до того камня добраться, куда сила показывала, всё равно человеческими глазами их не обнаружил бы. И был среди этих гномов один весьма необычный. Била из него сила – такая, которую чуял Крафвин в том древнем гноме из сна.