Еще раз окинув спящих взглядом, Дрох-тин подхватила секиру и вышла наружу. Ловчее перехватила выручившее этой ночью оружие. Впервые оно испробовало настоящей крови – не животного, а врага. Правда, пришлось знатно поработать, чтобы отмыть секиру от липкой мертвой крови. Хром помог. Перенял у гномки оружие, сам оттер лезвие, а потом молча вернул. Да и что говорить? И без того нашептались в ночной темени, оглядываясь от каждого шороха. Ладно – он. Человек, ведь, но Дрох-тин? Она же постаралась, чтобы их никто не подслушал, а всё равно чего-то таилась. То ли от мерцавших над головой звезд, то ли от запятнанного лунного лика, то ли от дрожи, пробиравшей изнутри от каждого брошенного человеческим большаком взгляда.
И вроде говорили-то о том, как лучше справить дело – бабы людские языки за зубами держать не умели. Вот и надо было так подгадать, чтобы наскоро их поднять и всех вытолкнуть. И Хромовых, и Торденских. А у Дрох-тин сердце обмирало и словно яблочным духом лицо опахивало – дышать становилось невмоготу. Вот и сейчас, как вспомнила, внутри задрожало, похолодело. Гномка тряхнула головой, всмотрелась вдаль. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но его уже видел внутренний взор. Оно слепило, оно жгло, суля беды не только на людские головы…
Снежный перевал – место прекрасное и холодное. Величественные холмы с ледяными шапками смотрели на раскинувшиеся у их подножия вечнозеленые луга оконцами гробниц. Там отдыхали от великих битв прошлого мужчины, дарили ледяному своду последнюю улыбку не перенесшие тягот родов женщины. Эти тела давно перестали быть вместилищем душ, но сейчас что-то менялось в них. Вздрагивали покрытые инеем ресницы, мутнели небесного цвета глаза, отрастали на тонких пальцах желтые слоящиеся ногти. Один за другим вставали с каменных одров мертвецы, отдирая клочья прилипшей ткани камзолов и платьев.
Всего несколько мгновений рассудок владел их не подвластными тлению мозгами. Но за этот короткий миг ушедшие эльфы едва успели осмотреться, а после – сморгнули, и уже не смогли вспомнить своих имен. Обезумевшие от неожиданного и нежеланного возвращения, их души наполнились ненавистью и отчаянием. Может, мертвые так и остались бы топтаться в вырубленных в холмах гробницах, если бы не зов.
Он доносился откуда-то с запада, со стороны Гиблых болот, где торчало из земли первое Великое древо – прямой потомок Древа на грани миров. Под его сенью когда-то ютилась деревня, где люди жили бок-обок с эльфами и гномами, как с родней, а не едва терпимыми соседями. Там среди трясин и болотной вонючей хлюпи жаждал отмщения первый Верховный король эльфов.
Это он звал свой народ, он напоил их души жаждой и голодом, которые нельзя утолить хлебом и вином. И мертвецы не заставили его ждать – зашелестели смерзшимися складками подолов и штанов, заскрипели зубами, вздрагивая и постанывая на каждом шагу. Ходили они неловко, кособоко, но скоро научатся не только переставлять ноги. Совсем скоро.
Пока же им предстоял путь вниз – с заснеженных холмов к раскинувшимся внизу широким деревьям, где грезили беспечной жизнью их живые соплеменники. Только теперь мертвые видели в них лишь сыть. Они шагали по блестевшей на вечном солнце ледяной корке, и снег таял у них под ногами. Огненные лучи пекли куцые рассудки, слепили и без того мутные глаза. Мертвые задирали головы и клацали зубами в бесплодной попытке сдернуть надоедное пекло с небосвода. Но оно мучило их недолго – стоило последнему из нежити выбраться из гробницы, как солнце потухло и сверкающей молнией спало с эльфийского купола…
Дрох-тин выдохнула, снова обретая тело. Оказывается, пока дар открывал для нее грядущее, она всё это время лежала у входа. Прямо на виду у оставшихся собратьев. Подтянув скованные льдом коленки, гномка принялась отогревать их заклятьем, но они не поддавались. Впору было кричать о помощи, но она пришла без спроса.
- Чего по ночам шатаешься? – раздалось сонное ворчанье из палатки.
А потом оттуда вынырнуло заспанное лицо Хоралика с солеными разводами у мясистого носа.