- Ради кого? – Дрох-тин хохотнула, понимая, что Хром и впрямь стал ей ближе, чем этот самый плюющийся негодованием гном. – Ради большака людского? Не бывало такого. И не будет. И тайны никакие мне их не нужны. Я просто хочу, чтобы сила моя попусту в Пещёрах не стухла. Мне боги многое открыли и многое дали, и чем я их отблагодарю? Буду смотреть, как их же внуки кровью умываются? И речь не только о людях. Немного еще – и эльфы к нам потянутся. Больше некуда…
Последнее она выдохнула с болью в груди. Заворочался там кто-то колючий, задакал. Да – так оно и будет. Согнанные со своих земель первородные не придумают лучше людей и тоже пойдут искать спасения за железным обручем. Дрох-тин хмыкнула. Надо же, назвала эльфов первородными! Да любой гном скорее откусил бы себе язык! Выходило, она больше не гномка. А кто? Важно ли, когда солнце протыкало первыми лучами небеса, окрашивая их алыми всполохами. И выла, скалилась, ковыляла на той стороне горизонта уже не одна сотня голодных раззявленных пастей?
Глава 37
Играла музыка, пели несколько голосов: тонкие, звонкие, басистые, густые утробные, нежные… Они сливались в единую нить и влекли танцевать всех – от мала до велика. Приплясывали седые старики, вились рядом толстоногие гномьи мальчишки, кружились стройные девичьи станы.
Тот, кто еще не был Крафвином, хмуро смотрел на чужое веселье. Его не радовали ни песни, ни музыка, ни терпкое вино, плескавшееся теперь кислым осадком на дне желудка. Зато последнее изрядно опьянило – голова гудела, налилась свинцовой тяжестью. Ни слабое наотмашь сотворенное заклятье, ни свежий шустрый ветер не могли разогнать мысли. Зато чем дольше он смотрел на ряды порхающих перед стариками девушек, тем неотвязнее хотел познакомиться с какой-нибудь поближе.
Желание переполняло, будто на свете не осталось ничего, что могло бы развеять заливавшую будущего мага черную тоску, кроме задранной юбки. Вспомнилось вдруг, что именно в этом он отказывал себе уже не один год. С тех самых пор, как учитель вытащил его из передряги в захолустном трактире.
А после подобрал и Марру. Он помнил, как они вдвоем вызволяли эту девчонку из разбойничьих силков. Учитель мог одним словом перерубить канат, перекинутый через крепкий дубовый сучок, но он предпочел гнать на верхушку дерева новоиспеченного ученика. Провозились они тогда изрядно. Молодой Крафвин всё время соскальзывал - у него тряслись ставшие скользкими руки, но, в конце концов, управился. Как раз к тому времени, как шайка вернулась проверить – не посетила ли их удача?
Биться тоже пришлось будущему магу. И только когда на нем живого места не осталось, в драку вмешался учитель. Одним грозным словом разогнал отъявленных негодяев, всего лишь ради забавы до сих пор не перерезавших мальчишке горло.
Воспоминания наплывали, хлеща по опьяненному рассудку, как штормовые волны по прибрежным скалам. И от них того, кто знал, что ему не суждено было стать магом, переполняла обида. На учителя, который никогда не прибегал к спасительному слову прежде, чем наступал край, на Марру – смешливую и удачливую соперницу. Да ей даже не приходилось потеть, чтобы усвоить то, что ему давалось со слезами и кровью! Ловкая и смекалистая – она усваивала не только заклятья, но и искусство боя, да и к учителю не забывала примазаться. Всё время вокруг вилась, змеище, то про отдых напомнит, то добудет где-то дикого меда… А ее насмешки? Хуже не было терпеть!
Молодой Крафвин выдохнул, стараясь избавиться от клокотавшей в груди злости. Она поднималась к горлу, заполняла сердце, рвалась на язык. Всего несколько слов, и все обидчики полегли бы в моровых язвах… Но теперь он видел – случись так, и с Марры болезнь перейдет дальше – на тех, кто не причинил ему вреда. А этого ему не хотелось. Только тем, да еще искоса брошенным взглядом голубых глаз и держался.
Он выделил ее особо уже давно. Легкая, тоньше и грациознее остальных, со спадающими с плеч волнами светлых волос. Если остальные девушки были хороши, то она – бессовестно прекрасна! Сейчас он хотел только ее. И не имело значения – ответит ли она взаимностью? Главное – он хотел! А остальное казалось зыбким, неважным. В конце-то концов, разве он сделает что дурное? Просто покажет деревенской девчонке, как на самом деле умеют любить мужчины – и всё!
Добравшись до бочонка с вином, молодой Крафвин опрокинул в себя пару расставленных на широком приземистом столе деревянных кружек, и пустился в пляс. Музыка барабанила в ушах, кровь хлестала по пяткам. Крафвин разошелся и всё теснее жался к той, которую выбрал для этой ночи. Его, возможно, последней ночи, а там – и помереть не жалко!