Она было засопротивлялась, нахмурилась, собираясь отослать его проспаться, но он не дал ей открыть рот. Скрипнул зубами, едва слышно пропуская между губами заклятье, и незнакомка смолчала. Удивленно заводила бровями, заморгала, но рта открыть не смогла. И то удивительно, что на ногах устояла. По расчету Крафвина она уже должна была кинуться к нему на шею и обвиснуть там, готовая исполнить любой его каприз. Но нет! Незнакомка силилась выбраться из вившихся в танце тел, пошла боком, но Крафвин добавил еще сил – напоследок их можно было не жалеть. И она вернулась к нему. Встала напротив, как вкопанная, и только глазами сверлила. Что-то показалось ему странным в ее взгляде, но он лишь отмахнулся. Желание стало нестерпимым, живот сводило огнем, и он грозил испепелить самого несостоявшегося мага, если он не исполнит задуманное. Не тратя больше времени на ужимки, молодой Крафвин ухватил незнакомку за руку и отвел в сторону. Осторожно, чтобы кто из приглядывавших за весельем старейшин ни о чем не догадался.
Подходящий сарай нашелся за углом. Деревянные треугольные своды укрыли и ряды расстеленной на просушку желтой соломы, и Крафвина, подталкивавшего девушку к настилу. Она еще противилась, улыбалась, но глаза исполнились страхом. Она поняла, зачем он привел ее. И не хотела.
Но того, кто уже плел очередное заклятье, это не остановило. Наоборот – захлестнуло новой волной злости. Надо же – она не хочет! Видать, был где-то более складный женишок! И тут его обделили боги: отрезав самый лакомый кусок, положили его на чужое блюдо.
Тот Крафвин, что сейчас грезил прошлым, дернулся, когда с его же губ, но многие сотни лет назад, слетели живые слова, сказанные от тьмы. Они едва уловимой глазом пепельной дымкой вырвались изо рта и обвили незнакомку. Она дернулась, глаза на миг остекленели, а потом стали мутными, неживыми.
- Чего ты? Испугалась? – уговаривая скорее себя – трясущегося от страха от содеянного и одновременно – от желания, чем ее, лихорадочно шептал он. - Не надо меня бояться… Я – хороший…
То, что было дальше Крафин – тот, который сейчас разваленной колодой валялся в пыли, едва мог смотреть. Она – хрупкая, с неестественной одурманенной улыбкой на губах и прорвавшейся сквозь пелену дурмана бездной страха в глазах, и он – похотливое потное нечто, бесцеремонно задиравшее ей подол. Да, это был он. Ученик, который больше не хотел идти по стопам учителя. Человек, наделенный силой, который не понял, с кем имеет дело. Человек, который наплевал на Закон и запретной магией - перевернутым изначальным словом, взял эльфийку.
И в тот миг, когда всё кончилось, и молодой Крафвин отвалился в сторону, изливая семя себе под ноги, он узнал ее. Она до сих пор жила с отпечатком перенесенного насилия. Прекрасная и вместе с тем – с язвой неугасимой боли в душе. Она терзала ее многие сотни лет, пока Дориаль пытался заглушить страдания грезами. Она пережила то, что не должна была пережить ни одна из ее рода, хранимая изначальным словом. Ее звали Эниэль. Она шептала своё имя, будто заклинание, будто могла этим остановить насильника. Может, какой другой мужчина и отпрянул бы, поняв, с кем имеет дело, но не он. Крафвин тогда был слишком зол и слишком силен. Настолько, что промял защиту, как камень яичную скорлупу.
- Сам? – раздалось у него за спиной, когда эльфийка со всхлипами поползла в сторону. – Сам?!
- Я здесь, учитель, - со смешком ответил он.
Оборачиваться не посчитал нужным. Зачем? По всем законам его должны были убить. Прямо сейчас и здесь. Даже его утопленный в вине рассудок это понимал.
- Ладо… - зазвучал следом голос Дориаля. Он хотел назвать имя учителя Крафвина – Ладорх, но не закончил. Видимо, увидел поруганную эльфийку и всё понял. Зато зашелестел за спиной вынимаемый из ножен клинок, а потом тонкие, но такие сильные и крепкие пальцы перехватили Крафвину горло. – Ты! Ты! Гаденыш! Болотная гниль!
- Уймись, Дориаль, - послышался голос учителя, но к горлу Крафвина уже прижималось наточенное лезвие. Смерть ходила совсем рядом, в одном волоске… - Уймись!