Большаку вдруг стало тошно на душе, тоскливо. Мог бы – сел и завыл, как степной шакал, но на него смотрело сейчас слишком много глаз. Людских и даже пара прищуренных гномьих.
Дрох-тин стояла по ту сторону купола и тянула руки в разные стороны, будто ими растаскивала полог защиты. И это давалось ей нелегко – мышцы на оголенных руках бугрились от напряжения, ноги подрагивали. Даже издалека Хром разглядел, как тяжело она дышала. А ведь по меркам гномов она была еще девчонкой. Впервые он подумал о ней так: не как о гномихе – сварливой и страшной бородатой женщине, которых похожие на них как две капли воды мужья прятали в недрах Пещёр, а о гномке. Немного более крепкой для человека, но такой же хрупкой девчонке, как и те, что спасались сейчас за железным обручем по ее милости.
- Ну же! Живей, - будто эхо Хромова голоса заголосил кто-то из мужчин. Другие подхватили.
Среди тех, кого они подталкивали к пробоине шагали и их жены, малые сыновья и дочери, но некогда было бросать прощальные взгляды. Вот, отобьются, отбросят мертвых – тогда и в гляделки поиграть можно. Вдосталь – через мерцающую пелену купола только глядеть и можно.
Хром уже хотел развернуться и двинуться вперед – к намеченной полосе обороны, но тут сбоку донеслось конское ржанье и гнусавый голос заверещал.
- Ты что, падаль, не видишь, кому дорогу загородил?!
- И кому же? – отвечал мужчина в одних портах с пролегшим ото лба до подбородка шрамом. Он был ростом головы на три выше Хрома и во столько же шире в плечах. Может поэтому понукаемая гнусавым седоком лошадь не рискнула смять его с пути?
- Ты что?! Да как?! Да Их Величество с тебя с живого шкуру снимут…
Договорить гнусавый, который еще недавно приходил взывать к совести большака, не успел.
- Это не его человек, чтобы Радвин мог приложить к нему руку, - осадил его подскочивший к месту неминуемой драки Хром.
- А чей же? – на этот раз голос подал всадник, скрывавшийся за спиной заклепанного в латы рыцаря – второго в ряду.
Только в таких на турнирах тупым копиём тыкать – самое оно. А против мертвых, что пиявка от поноса. Хром подумал так и невольно хмыкнул.
- Мой, - ответил, но слово вырвалось со смешком.
- Ты еще и насмехаешься, собака?!
Только теперь Хром догадался, с кем довелось вести беседу. Длинный плащ с красным подбоем и тонкая полоска, блеснувшая на примятых волосах. Не иначе – корона. Или что там их высочества одевали в походах?
- Я говорю, как есть. Это мои люди. Они делают то, что я сказал. И они пустят только тех, кого я велел.
Спрятавшийся за рыцарем Верховный король едва не подпрыгнул в седле, но уж из-за спины воина выглянул. Его скулы налились малиновым, заходили, заскрипели зубы, упали чуть ли не на глаза тонкие брови. Хром не сомневался, что сейчас будет бойло. Вынырнут из-за королевского зада десяток-два добрых молодцев и втопчут большака и могутного мужика в портах в степную ковыль. Но вышло не так – замешкались, видать, Радвиновы воины, а вот Хромовы – нет. Тут же набежало человек с пятнадцати, трое – при арбалетах. Молча встали за большаком, зато без слов говорили за них вскинутые острия болтов.
Дернулся гнусавый и вместе с ним отступила назад его лошадь, ткнулась задом стоявшему за ней рыцарскому коню в морду пышным хвостом. Радвин посерел, потом позеленел лицом.
- И что, Хром из Олейки, велишь ли ты пустить своего короля?
Голос его дрожал. Верховный король почти просил, а это было сродни унижению для него. Он задыхался злостью и негодованием, но наступал себе на горло лишь бы спастись. Унести поскорее высокородный зад на гномью сторону. А там уйдет страх, забудется унижение, и можно всласть порезвиться с теми, кто остался в живых, припоминая былые обиды – всё это Хром прочитал на лице Радвина без всякой магии.
- У меня больше нет короля, - качая головой, ответил большак. – Мы свободные люди из Надвина. И мы пускаем туда только тех, кому здесь нечего делать. Женщин и детей. Остальным же советую вспомнить, что они – мужчины, и излить гнев на того, кто его действительно заслуживает. Вон они – спешат на калачи. Только успевай раздавать. Или вы всё-таки баба, Ваше Величество?