Жаждавшие расправы напирали, и Хром не взялся бы сказать, смог бы еще поручиться за жизнь Радвина, если бы вовремя не подоспели Марра с магом. Последний выглядел из рук вон плохо. Сутулый, колеблемый ветром с впалыми глазницами, но люди тут же стихли и отступили. Мэтр пришел!
- Наконец-то! – произнес разбитыми губами Верховный король. Он шепелявил, потому что где-то в пыли сейчас валялись его передние зубы. – Мэтр Крафвин! Объясните этим отбросам, что они нарушают Закон! Никто не имеет права судить короля! Никто! Вы же знаете?
Над головой разлилась тишина. Даже мертвые, на которых люди не забывали поглядывать, перестали скрипеть костями и хрипеть. Маг не спешил с ответом. Молча посмотрел на Радвина, кивнул, потом обвел глазами сбившихся в кучу мужчин. Они ждали его слов. Они уже приняли их и не станут спорить. Хром понимал это, как и то, что Верховный король прав. Убить короля равнялось нарушению Закона, а они все прекрасно видели, чем это могло обернуться. Только слова про Закон из уст большака вряд ли остановили бы разъяренную и опьяненную кровью толпу. То ли дело мэтр!
- Верховный король подсуден только богам, - снова кивнув, огласил округу дребезжащим голосом маг.
- Вот! - Радвин в один миг преобразился из ощипанного цыпленка в орла. Отряхнулся, оправил драный плащ за спиной. – Я же вам говорил! Прости, что был слегка заносчив с тобой, мэтр Крафвин, но ты же понимаешь, время такое… А ты, предатель! Тебя я велю вздернуть как только…
Договорить он не успел. Обрывая его и разлетаясь эхом над безмолвными людьми, снова зазвучал голос мага. На этот раз – пронзительный и звонкий.
- Я тоже подсуден только богам, но моё время еще не пришло. А твоё – настало. Вот они – твои судьи.
Рука Крафвина взметнулась, указывая на стену мертвых. Они остановились, недоуменно поводя головами. Они искали того, кто единственный сейчас мог утолить их голод. И живые расступились перед ними, выпуская на божий суд Верховного короля Радвина.
Глава 39
Как только суд кончился, все разошлись. После перехода стоянка сузилась втрое, но это было к лучшему. Теперь легче стало ее защищать, да и людей у Хрома прибавилось в разы. Все, кто пережил этот день стали теперь Надвинцами. Многие из тех, кого большак не поставил в стражу, поспешили к железному обручу – посмотреть на родных и порадоваться, что им теперь ничего не грозило. Да и оставшимся по эту сторону людям в этот день можно было не бояться мертвых. Получив Радвина, они перестали замечать живых, разбрелись по округе, старательно огибая выставленные караулы.
Крафвин уходить далеко не стал. Во-первых, подводили ломившие от усталости ноги. Они распухли и напрочь отказывались идти. Во-вторых, он никак не мог оторвать глаз от того, что осталось от Верховного короля людей. Не просто обглоданные – объеденные до последнего кусочка плоти кости белели на полуденном солнце. Впервые мэтр видел, как мертвые жрали мертвеца. Радвин умер от страха прежде, чем до него добралась нежить, но это их не остановило. Они облепили повалившегося им под ноги кулем короля так плотно, что невозможно было ничего разглядеть сквозь кольцо ущербных мертвых тел. И так же быстро схлынули, оставляя белесые кости сохнуть на степном ветру.
- Они больше не придут сегодня. Люди могут отдохнуть, - шептала Хёрн Крафвину так, что больше никто не слышал. Это она, а не маг, говорила от имени богов на суде.
- Зачем? – спросил он тогда также бесшумно, удивляясь, что еще способен хотя бы на что-то. – Зачем ты даешь мне эти слова?
- Потому что люди должны верить в чудо. И пока возможно, этим чудом будешь ты.
- Как пугало в огороде, - горько стало на губах у мага от этой шутки. – Только и вороны быстро понимают, что набитая соломой рубаха – всего лишь чучело.
- Люди – не вороны. Они поймут быстрее, если у нас будет новый день.
Крафвин перебирал ее слова в голове и продолжал смотреть на кости Радвина. Они не шевелились, не горели алым пустые глазницы. Он был мертвецки мертв. Настолько, что даже не осталось души, способной тянуть за собой объеденные кости. Мэтр понимал – что-то подобное произойдет и с ним. Его почти не осталось телесно, и он с этим смирился, как и с тем, что потухший рубин больше не давал силы. Но с тем, что после него не останется совсем ничего – ни видимого, ни невидимого, смириться не мог.