Сержанты слушали с интересом. Потом привычно ловко защелкнули на запястьях ночных гостей наручники и утащили в свой канареечный «москвич». Старший наряда — плотный парень с широким рязанским лицом, — хлопая светлыми до невидимости ресницами, потребовал вначале, чтобы Славич тоже отправился с ними, но когда тот категорически отказался — ночь же, спать хочется, черт возьми! — зевнул и согласно махнул рукой. Все равно по ночному часу разбираться с задержанными и Славичем в отделении было некому. Славич на это и рассчитывал. Бандитов, конечно, выпустят, но не раньше утра, пока начальник не придет на службу.
Взяв со Славича слово явиться в отделение к десяти утра, сержанты уехали. А Славич запер дверь и позвонил Зое, предупредив, чтобы была готова через двадцать минут. Потом набрал телефон Кошелева. Его номер он помнил наизусть до сих пор, хотя с начала своей пенсионной жизни не звонил ему ни разу.
У него оставалось немного времени. Славич вдруг понял, что если сейчас чего-нибудь не съест, то просто истечет голодной слюной по дороге — с полудня у него во рту не было ни крошки. Пошарив в холодильнике, он нарезал бутерброды и принялся поедать их, запивая холодным чаем. Постепенно голод ушел, незаметно прихватив с собой владевшее Славичем несколько часов напряжение. Немного даже потянуло в сон. Славич вышел на балкон. Теплая ночь, как огромная кошка, улеглась пушистым брюхом на город. В округе — сколько хватало слуха — стояла городская асфальтовая тишина, в которой всякий мелкий звук повисал, словно красный флажок на снегу. Поэтому Славич издалека услышал, как с улицы в его двор заехала легковушка и остановилась у подъезда. А потом с лязганьем заработал лифт.
* * *
Сон мгновенно истаял, едва начальник отделения милиции услышал в трубке этот хрипловатый голос, до безжизненности лишенный интонаций.
— Сгоришь, Костя, как сухая соломка, вспыхнешь и сгоришь, — говорил голос. — Я просто бабки потеряю — мне на это плевать, бабки — мусор, бумага, а ты сгоришь.
— Не болтай, Митрич, чего не понимаешь, — попытался перехватить инициативу начальник, но на том конце телефонной линии лишь презрительно усмехнулись.
— Если ты нашему клиенту кислород не перекроешь, тебе первому и греметь. Меня ведь не найдут. В этом деле моих концов нет, ты сам знаешь. Ты не спорь, Костя, не тяни время.
— У тебя все так просто!..
— А ничего сложного и нет. Ты его забери в свою ментовку — он же бандит, на людей бросается ни с того ни с сего. Тебе свидетели нужны? Будут тебе завтра свидетели сколько хочешь. Ты на него такое дело состряпаешь — ни один адвокат не раскопает. Только ты его возьми, поговори с ним. Намекни, что если он и дальше станет переть, — так в зону паровозом и приедет. Пусть подумает до утра… или дольше. Выхода ведь у него не будет. А у тебя его уже нет, ты понимаешь?
— Не нажимай! — хрипло пробормотал начальник.
— Ты мой друг, Костя, ведь я для тебя ничего не жалел, — в голосе появилась мерзкая ядовитая вкрадчивость. — Мне для друзей никогда ничего не было жалко, ты сам знаешь. И когда я в друзей душу вкладываю… — начальник услышал короткий смешок, — то жду отдачи. Ну все, давай, действуй. Позвони мне потом…
В трубке раздались гудки отбоя. Начальник медленно положил ее на рычаг.
Сердце колотилось, отвратительная сушь, словно с перепоя, наполняла рот. Начальник вылез из кровати и принялся натягивать штаны, стараясь не шуметь, но жена уже проснулась.
— Ты куда? — сонно и равнодушно сказала она. — Опять вызывают?
— Спи, — буркнул он, и жена послушно повернулась на другой бок. Через минуту он услышал ее ровное дыхание.
«Гад! Гад! Гад!» — шептал начальник то ли по адресу Славича, то ли своего недавнего собеседника. Начальник чувствовал над собой настоящую опасность. Черт его дернул подписаться на эту лажу с квартирами. Раскатал губы, дурак! Почему, почему именно он! Все ведь вокруг хапают, сколько могут урвать — и никому ничего! Этого мерзавца он должен растереть в пыль. Митрич сволочь, но он прав. Выхода нет, нет выхода!
Начальник был искренне обижен на Славича — из-за него его жизнь могла навсегда рухнуть, все, что он нажил, все, чего добился в этой собачьей жизни, могло пойти прахом. Из-за кого?! Кто он такой?! Разве не приходилось ему сутками возиться со всякой швалью, не спать, зарабатывать гастриты за жалкую зарплату мента? Сколько раз он рисковал жизнью, здоровьем — ради чего? Чтобы этот сукин сын Славич все разрушил? Что он видел в жизни? Что он вообще в этой жизни значит?
Он уже почти успокоился, когда вышел из своей квартиры на лестничную площадку и осторожно закрыл дверь. Тут нечего выбирать. Если вопрос стоит так: или Славич, или он, только дураку не ясно, кто в этой жизни больше стоит.