Дагоев не спеша вышел из-за ограждения скамьи подсудимых, его тут же окружили сторонники. Китайцу жали руки и сдержанно, но с чувством похлопывали по плечам. Малоподвижное лицо Китайца оставалось бесстрастным, лишь самые уголки губ слегка растянулись в подобии улыбки.
Вскоре зал опустел. Лишь девушка-секретарша старательно дописывала что-то за своим столом, низко склонив коротко стриженную светлую головку. За окном, в небольшом дворике перед зданием суда, захлопали дверцы автомашин, негромко и мощно заурчали экономичные импортные моторы.
Я спустился по изрядно выщербленным ступеням центральной лестницы районного суда. Лестница в этом нищенски заброшенном здании выглядела до неприличия роскошно. Широкая, оснащенная тяжелыми литыми стойками перил — зачем она здесь такая? Раньше тут, кажется, был частный купеческий дом. Теперь же здесь судили невиновных и освобождали преступников.
Я успел увидеть, как последний из отъезжавших «БМВ» грузно и осторожно перевалился через бортовой камень и влился в уличный поток машин. Свои «жигули» я оставил в переулке неподалеку, с трудом втиснув их меж соседних машин. Впрочем, выезжать, как оказалось, тут было еще сложнее: по этому невзрачному и никому не нужному переулку машины шли бампер в бампер. Минут пять мне пришлось дожидаться, когда в этом потоке открылся наконец достаточный просвет.
День сегодня выдался теплый, и хотя небо затянула однообразная бело-серая пелена, проникавшие сквозь нее тепловые солнечные лучи ощутимо нагрели кабину. Я вынужден был впустить в жаркую кабину смрадный сквозняк задымленной выхлопами улицы, чтобы стало хоть чуть-чуть прохладнее. В предвыходной день город был особенно забит машинами; от светофора до светофора они тащились друг за другом, легко обгоняемые пешеходами, обижаясь друг на друга нервными пронзительными гудками. Меня не раздражала эта всеобщая медлительность. Дома я должен был оказаться не позже трех, в запасе у меня оставалось более часа.
Мне хватило и вполовину меньше. До того, как зазвонил телефон, я даже успел принять душ и выпить чашку свежезаваренного чая.
— Ну что, видел? — спросил насмешливый голос в трубке.
— Все было так, как ты говорил. Год условно.
— А ты другого ожидал? Не верил мне?
— Надеялся, что ты ошибаешься, — сдержанно сказал я. — Хотя надежда, признаюсь сразу, была слабая. Теперь надеюсь, что прокурор опротестует решение.
— Даже если так и случится, толку-то что? — сказал насмешливый голос. — У Китайца загранпаспорт в кармане. Его завтра здесь не будет, если он что почует.
— Завтра? — с сомнением переспросил я.
— А ты как думал! Может, на неделю позже. Бояться ему все равно пока нечего.
— Это он так считает, — сказал я и положил трубку.
На улице возле моего подъезда возился со своим стареньким «москвичом» сосед Андрей Иваныч.
— Алексей! — возмущенно крикнул он, увидев, как я вышел из подъезда. — У тебя нормальный манометр имеется? Мой врет, как Троцкий… так его!..
Я вытащил из багажника манометр и передал Андрею Иванычу. Тот приставил его к колесу, взглянул и изумился.
— Во дает! То же самое. Да что ж такое?! Я уже полчаса качаю. Или твой тоже врет?
— Вряд ли, — возразил я. — Может, просто дырка в камере?
— Дырка, — печально повторил Андрей Иваныч. — Точно, дырка. Вот скотина. Теперь опять возиться. Когда же я теперь на дачу попаду…
Мне было некуда спешить, и я помог ему разбортовать колесо и сменить камеру. К тому времени, когда мы закончили работу, облака незаметно налились темной влагой. Начал накрапывать мелкий дождь. Меня это слегка раздосадовало: дождь не мог нарушить моих планов, но вносил дополнительные сложности. Я вернулся в квартиру и захватил большой кусок полиэтилена.
Дождь усиливался медленно и плавно, словно кто-то там наверху неторопливо двигал по часовой стрелке огромный небесный вентиль. Когда я добрался до Окружной дороги, он ровно шумел над городом, прочно связав струями серость асфальта и туч.
Старик ждал меня на автостоянке возле мотеля. Он приехал на ярко-красной «девятке», и этот чересчур приметный цвет мне совсем не понравился, о чем я ему немедленно сообщил, перебежав под полиэтиленовым куском из кабины в кабину. Но Старик лишь усмехнулся.