Я по-прежнему не видел людей, но теперь вокруг было всё живое. Оно дышало. Океаном, джунглями, скрывшимся солнцем. Оно оставило жаркий след, который витал вокруг, обволакивал неуходящим теплом.
Я охренел, что столько ощущений навалилось на меня за миг. Долбанная акваториальная магия! Долбанный…
Я улыбался.
И отправился на поиски. Не нагло, но и не скрываясь. Мне нужно укрытие, нужна связь. Теперь я осматривался с конкретной целью. Немногое я знал о местных порядках, но достаточно. Если не нарываться, то я найду помощь.
Интуитивно я свернул и спустился по небольшой лестнице. Где-то в домах горел приглушенный свет и я заглядывал на эти «болотные» огоньки. Почти везде решетки и плотные занавески. Не сразу я нашел нужное. Услышал надрывное и хрипящее:
— Сможет ли Флуминенсе использовать это опасное вбрасывание рядом со штрафной команды Форталеза⁈
В глубине сумрачного оконного проема без рамы и стекол, мерцал экран. Старый, точнее очень древний, телевизор, единственное яркое пятно в обстановке. И там происходила настоящая магия. Напряженный момент, решающий рывок. И человек, застывший перед давно устаревшей техникой. Дополнительное время, штрафной удар!
Лишь тихий удовлетворенный выдох выдал истину. Победили. Я пропустил через себя эти сдержанные эмоции. Сильные, настоящие.
Болельщик неторопливо повернулся ко мне. Посмотрел внимательно, привыкая к уличному мраку. Я увидел, что этот тот самый старик, что отчитывал пацана. А его лицо, сморщенное, но волевое, менялось на глазах.
— Только через меня, — он упрямо сжал высохшие губы.
И поднялся, опираясь на трость. Сделал несколько шагов к окну и встал с нерушимым видом.
— Ты не заберешь их! — его голос прозвучал мощно и грубо, не соответствуя внешней дряхлости.
Не сразу я понял, о чём он. Проникся моментом, подсмотренным и словно украденным. Конечно, я среди фавел. Да и выгляжу… Наверное, он решил что я хочу их ограбить. К чёрту переубеждать, лучше идти дальше.
Но, прежде чем продолжить путь, искренне сказал:
— Извини, отец.
Старость я уважал. Как и отчаянную храбрость. И желание защитить семью. Я понимал, что он чувствует. Что шансов у него при этом нет, но дед не дрогнул, не отступил.
— Постойте… — услышал я уже в спину.
Такое же уверенное, но уже не агрессивное. Усталое. Надо было уйти, но я остановился и посмотрел на старика. Он облокотился на оконный проем, умудренно усмехаясь.
— Заходите, — коротко и однозначно произнес он, мотнув головой в сторону.
Там было несколько ступенек вверх и старая красная дверь. Перекрашенная раз сто. Это было заметно по проплешинам, за которыми угадывались все цвета мира. Пожалуй, она и держалась лишь благодаря такому количеству слоев краски.
На нижней ступеньке стоял глинянный горшок с разлапистым растением, буйным, вылезающим наружу. Его стрелки крепко обвили низкие тонкие перила. И теперь они боролись за место под солнцем.
Дверь легко поддалась, она даже не была заперта!
На меня обрушились запахи дома. Ужин с душистыми специями, свежевыстиранное белье, чуть уловимый аромат кофе и что-то покрепче, но не тяжелое, терпкий табак. Здесь жило много людей, это я почувствовал.
Прихожей не было, сразу просторная комната, с большим обеденным столом. Клеенчатая скатерть, четко по центру расставленный на подносе сервиз. Низенький тарахтящий холодильник, плита и широкая эмалированная мойка. Будто застывшие во времени, с моего детства. Такие же, но не совсем.
Вместо двери в комнатку дедка, невесомая занавеска. Она колыхалась от неощутимого мне ветра. Я отодвинул её и шагнул внутрь.
Старик так и стоял у окна, не переставая усмехаться. Указал на продавленное кресло в темном углу. Экран освещал малую часть крохотного помещения. Как только я сел, он важно произнес:
— Для меня большая честь принимать вас в своем доме, Барон. Раз уж мы выяснили, что вы не по мою душу, — завершил он лукаво.
Вздрогнул я внутренне, но это не ускользнуло от его внимания. Улыбка деда стала ещё более зубастой. Чёрт, откуда у него такие белые зубы? Да какого хрена?
Старик уселся в кресло напротив. И, пока я раздумывал, что попал в местное психиатрическое отделение на выгуле, он менялся. Неуловимо, но кардинально.
Впали щеки, углубились морщины. Кожа приобретала более темный оттенок, постепенно чернея. Короткие седые волосы удлинялись, преображаясь в спутанные дреды. Лицо бледнело, как припудренное мукой. Да это же…