Глаза мои округлились и дыхание сбилось, когда я в первый раз увидел этот странный извилистый шрам, оставленный молнией. Я чуть не воскликнул: «Господи боже!», но она предупредила сей возглас, нежно прижав ладонь к моему рту, пока я пялился на затейливый узор из темно-коричневых линий. Стоя посреди белеющего в темноте кольца упавшего халата, как дерево — в кольце опавших листьев, она позволила мне получше рассмотреть похожий на отпечаток папоротника рисунок на теле, закинув руки за голову и приподняв волосы. Она как бы демонстрировала себя, причем с полным спокойствием.
А затем мы рухнули на гигантскую, с балдахином кровать и, даже не расстелив ее, занялись общим делом. Я позволю! ей снять с меня одежду, руки ее действовали быстро, а выражение лица не поддавалось определению. Пока она занималась этим, я гладил ее волосы, глубоко запуская пальцы в их упругую массу. Ее фигура была самой прекрасной и чувственной из всех, какие я когда-либо видел. Руки и ноги — стройные, но с довольно рельефными мышцами. Талия — ну просто осиная. Соски и круги вокруг них оказались розовыми — неожиданно при ее коже коричневатого, цвета жженого сахара оттенка, на удивление ровного везде — за исключением отпечатка молнии на левом боку, — разве только ладони и ступни выглядели чуть-чуть посветлее. Там, где сходились бедра, вьющиеся поразительно мягкие волосы были темней, чем на голове. Головка моего члена к тому времени, как она стащила с меня джинсы, уже выглядывала поверх моих модных трусов; она пунцово блестела между серой хлопчатобумажной тканью и неисправимо бледной кожей шотландца. Мне всегда казалось, будто подобное выглядит несколько вульгарно — в эрекции всегда есть что-то непристойное вне зависимости от обстоятельств, — но Селия улыбнулась пенису, словно старому другу, и стянула с меня последнее, что на мне еще оставалось.
Жестами я показал, что нужно надеть презерватив, и кивнул в сторону повешенного ею на стул пиджака. Но она помотала головой. Я приподнял брови и наклонил шею — что, как мне хотелось надеяться, могло быть переведено как «Аты уверена?» В ответ Селия с энтузиазмом кивнула.
Ну ладно, подумал я, когда она снова принялась меня целовать.
Мне сильно хотелось немедленно овладеть ею, но я заставил себя не торопиться и сперва уложил ее на спину.
Селию я жаждал видеть, желал ощущать каждый ее уголок всеми органами чувств, какими только возможно. Я встал на колени между ее раздвинутыми ногами, стиснул в руках ее изумительные маленькие ягодицы и приподнял. Ее вагина оказалась такой же розовой, как и соски, и в скобочках полных, розовато-серых складок наружных губ, похожих на листок в оборочках; сужаясь, они поднимались наверх, к образуемому ими «капюшончику», под которым скрывалась блестящая плотная пуговка ее клитора. Писька ее попахивала тальком и на вкус была сладковато-соленой. Я погружал в нее и язык, и губы, тыкаясь носом и обнюхивая, как собака, обученная находить в земле трюфели; одновременно я большим пальцем правой руки ощупывал и поглаживал крохотную розетку ее ануса, прислушивался, как учащается ее дыхание, чувствуя, что мой рот обжигает ее тепло.
Входил я в нее медленно и постепенно, почти нерешительно, совсем не так, как мы с ней оба, я думаю, ожидали. Я вдруг обнаружил, что меня бьет дрожь, а руки трясутся, словно у подростка, в первый раз добравшегося до заветной щели; во рту как-то вдруг пересохло, и на глаза навернулись слезы — да, слезы! Голова ее с разметавшимися волосами лежала на подушке, взгляд устремлен в сторону, в темноту. Напряженная жилка на шее — как продолжение позвоночника, руки раскинуты, пальцы ухватили и комкают белую подушку, ноги разведены в стороны, а когда я наконец погрузился в нее полностью, она издала хриплый вздох и метнулась мне навстречу, обвив, обхватив руками и ногами, сжав меня с неимоверной силой, словно, стиснув, хотела выжать весь сок, будто все мое тело представляло собой один огромный член, а ее тело стало теперь большой рукой, а руки и ноги — пальцами.
Как-то мне удалось кончить молча, но потом, когда мы лежали, разжав объятия, и наши груди вздымались, а тела трепетали, она повернулась ко мне, вся скользкая от пота, нежно прижала к моим губам два пальца и сказала:
— Теперь все в порядке, — То были первые членораздельные звуки, которые она произнесла, — Теперь можно говорить, Кеннет.
Промелькнула мысль покачать головой или просто проигнорировать сказанное, притвориться спящим, то есть, другими словами — а вернее, отсутствием их, — помучить ее, но вместо этого я отозвался: