Эмми кивает.
– О’кей, – говорит она. – Замечательно. Теперь каждый должен выбрать себе команду, не так ли?
– Выбирать особо не из чего, – сухо замечает Туне. – Я и Алис собирались начать со школьного здания. Остальные могут взять на себя завод, а потом вернуться сюда.
Поворачиваюсь к Максу.
– Ты не против, если останешься с машинами и оборудованием? Я думаю, надо оставлять здесь «часового», каждый день. Тоже на всякий случай. Мы можем менять этого человека.
Макс отдает мне честь.
– Твоя воля – закон для меня. Ты же продюсер.
Я благодарно улыбаюсь. Потом смотрю на остальных – и чувствую, как моя улыбка становится все шире; меня охватывает приятное возбуждение.
– О’кей, – говорю. – Разбираем снаряжение – и в путь. Надеюсь, вы готовы для встречи с Сильверщерном.
Сейчас
Шершавые школьные стены, по-видимому, некогда имели белый цвет, но с тех пор минуло уже много лет; побелка посерела и приобрела грязноватый оттенок. Оконные рамы когда-то были покрыты блестящим черным лаком; теперь же они выглядят весьма неприглядно – рассохшиеся, полусгнившие, частично или полностью лишившиеся стекол. Четыре бетонные ступени, ведущие к рухнувшей внутрь наружной двери, все в трещинах и, похоже, еле живы.
Водонепроницаемый рюкзак сам по себе весит совсем не много, но в нем у меня карманный фонарь, моя собственная папка, которая значительно толще, чем у других, и литр воды. Его лямки уже начинают врезаться мне в плечи сквозь куртку.
Маска респиратора теплая, ее ремень немного давит на уши. Она вызывает слегка неприятные ощущения, подобные действию клаустрофобии, но когда мы, преодолев ступеньки, останавливаемся в дверном проеме, я с благодарностью думаю о ней.
Через большие окна внутрь проникает солнечный свет, и в его лучах я вижу, сколько пыли парит в воздухе. Пылинки здесь просто кишат, и даже сквозь фильтр я могу чувствовать всепобеждающий запах плесени и старых бумаг. Мы осторожно входим в маленький, ничем не примечательный вестибюль. Он мог бы принадлежать какому угодно шведскому учреждению – например, вполне сошел бы за приемную стоматолога. Но сейчас на его стенах клочьями висит желто-кремовая краска, а половые доски вспучились от задуваемого сюда зимой снега, который периодически таял и снова замерзал.
Слышу тихий смех и, поворачивая голову, смотрю на Туне. Ее взгляд направлен на большую лестницу, ведущую на второй этаж.
– Над чем ты смеешься? – спрашиваю я.
– Что? – Туне отводит взгляд от лестницы и таращится на меня. – Что ты сказала?
Ее голос немного искажает маска; то же самое она делает и с моим, когда я говорю:
– Над чем ты смеешься?
– Я не смеюсь, – отвечает Туне. – Я вообще не издала ни звука.
– Я что-то слышала.
Ее глаза суживаются, и она улыбается под маской.
– Привидения, – хихикает Туне, а я закатываю глаза.
– Макс болтал то же самое утром… Нам, пожалуй, стоит наплевать на документальный фильм. Сделаем вместо него ужастик.
– Ты уже сейчас выглядишь как персонаж фильма ужасов, – говорит Туне, и я слышу язвительные нотки в ее тоне, пусть маска и сглаживает их. – Майкл Майерс встречается с Дартом Вейдером.
– Пусть это будет планом Б, – отвечаю я, изучая уходящую вверх лестницу. – Если мы не найдем ничего достаточно интересного для документалки.
– У тебя, конечно, нет необходимости беспокоиться об этом, – бормочет Туне.
В тишине заброшенного здания мне снова кажется, что я слышу бабушкин голос.
«Город построили всего за несколько лет. Сильверщерн много столетий существовал в виде деревушки, пока государство не приобрело шахту, но как только оно сделало это, возникла потребность в жилье, и тогда за короткое время воздвигли несколько сотен домов. В них въехали рабочие. И мой отец среди них.
Это был маленький городок, но там имелось все необходимое. Неполная средняя школа, где учились я и моя сестра, церковь, где каждое воскресенье проводилась служба и когда-то поженились мои родители, а также маленький продовольственный магазин и аптека. Два раза в месяц приезжал доктор и занимался царапинами и мелкими болячками, появлявшимися у людей за это время, а в более серьезных случаях человека отправляли в больницу в Сундсвалль. Конечно, не идеальная жизнь, но мы имели все, что нам требовалось…»
Ведущая на второй этаж лестница деревянная, а не каменная. Это не лучший вариант, однако, судя по ее виду, она сохранилась приличнее всего прочего в этом здании. Ступеньки когда-то явно были покрыты толстым темно-красным ковром, но с годами, от солнца, дождя и снега, его цвет сильно поблек, да и сам он сгнил настолько, что от него остались лишь лохматые куски, напоминающие остатки шкуры животного.