Когда он приходит первым, как сегодня, ее будет ждать кофе с пластиковой ложечкой и двумя видами сиропа сверху, а он уже будет в своем кабинете, кричать на своих проклятых рабочих или сгорбиться над отчетами, сведенными в таблицы. Он отмахнется, когда она поблагодарит его за кофе. В такие дни ей приходилось напоминать себе, что он гей. Ему нравились друзья — девушки и большие члены. Она просто тратит свое время. Она должна просто полностью отказаться от мужчин.
Она подошла к своему столу, и, прежде чем поставила на него сумку, увидела, что кофе разлит. Это само по себе сильно удивляло. Джереми ненавидел беспорядок в любой форме. А тут её ножницы были залиты так, что пока она их вытерла, то наполовину пропитала платок. Остальной бардак хоть и был незначительным, но сильно раздражал.
Металлические лекала и пенал нужно было высушить в первую очередь, чтобы не проржавели. Чистые бумажки для записок можно было сразу же выкидывать, а все её выкройки хаотично валялись слева от стула.
Лора вытащила из лужи кофе канцелярскую кнопку, не зная куда её и положить. Еще вчера, Джереми положил её на стол, когда увидел, прикрепленные к пробковой доске, наброски дизайнера Кармеллы. Он, едва взглянув на всю коллекцию, сорвал со стенда эскиз одной единственной рубашки, и, тыча её этим в лицо, спросил:
— Кто захочет эту женщину? Она, что валялась на кухонном полу за пятнадцать минут до свидания? Или может наш офис переехал в сарай?
Грейси Померанц, финансист компании, в своем костюме от Шанель, глумливо захихикала. Этот неуместный смех, по мнению этой престарелой дамы, должен был унизить Кармеллу, но Джереми сделал вид, что не слышит Грейси. Он поднял кнопку и положил ее на стол Лоры, затем обратился к Кармелле:
— Прекрати тратить время. У нас есть весенний показ через две недели, и некогда заниматься ерундой.
Сказано это было так, что любая другая женщина упала бы в обморок, но Кармелла принимала все стойко. И, чем больше замечаний делал её Джереми, тем более творческой она становилась.
— Джереми? — Позвала Лора, мечась между уборкой стола и поиском босса. Проверив, что кофе больше не прольется, она направилась по коридору к кабинету Джереми, по дороге продолжая протирать свои многострадальные ножницы. Липкий слой кофе на них, сводил её с ума, и ей хотелось стереть его как можно скорее. Вдруг Лора услышала, как сдавленно Джереми дышит, она ускорилась.
Кабинет Джереми был в полном беспорядком, с образцы ткани, доски для заметок, обрезки валялись по всему полу. Стол был пуст. Потом она заметила Джереми, как всегда великолепного, но сейчас выглядевшего как загнанное животное: огромные шоколадные глаза были не подвижны, коричневые волосы выглядели немного взъерошеннее чем всегда. На нем был вязаный блейзер и футболка, его повседневная одежда на выходные.
Он держал сжатые кулаки перед собой, как будто он сажал невидимый самолет. В руке у него был зажат отрез шармеза в черно — белую полоску из весенней коллекции.
— Джереми? Ты в порядке?
Он посмотрел на нее и как будто хотел что — то сказать, но ничего не вышло.
— Ты что, Джереми, мух ловишь? — сказала она, в попытке заставить его улыбнуться. Но он никак не среагировал и посмотрел на пол.
Лора последовала его взгляду и чуть не уронила ножницы на мертвое тело.
Глава 2
Крик Лоры никто не услышал, кроме Джереми и трупа, чье лицо было укрыто беккермановской шинелью. Несколько секунд Лора стояла не подвижно, пока краем глаза не заметила, как вздрагивает Джереми.
— Что случилось? — спросила Лора, переведя дух.
— Когда, я вошел, она уже была здесь. Отрез? Я снял его с её шеи. Думал, что это спасет её, — попытался, что — то объяснять Джереми.
— Откинь пальто, — зачем — то выдавил он из себя, взглядом указывая на лежащую на полу женщину.
Одна из туфель лодочек с рекламой Via Spiga, принадлежавшей распластанной на полу женщине валялась в нескольких шагах от неё; вторая, продолжала болтаться на носках.
Загорелые ноги и руки со спортивными часами лежали в неестественной позе, как у старой куклы, выброшенной в сточную канаву. Шуба и шляпка в тон валялись в углу, подобно «дохлому» зверю, а рука хваталась за кусочки измельченной бумаги, раскиданной по полу как рубленая капуста.