– Оставить вас одну? – Девушка впервые заговорила с ней.
– Да, пожалуйста…
– Вот здесь кнопка. Как только я понадоблюсь, просто нажмите.
Она улыбнулась и ушла.
Где-то журчал невидимый фонтан. Нину окутало смолистым запахом, как в сосновом лесу или среди можжевельника, нагретого солнцем. Она огляделась и заметила кусты рододендрона, а за ними стелющийся по земле вереск. Ее охватило безмятежное спокойствие. Полгода назад она заикнулась было о том, что хотела бы съездить в отпуск одна. Юра не разговаривал с ней после этого целую неделю. Он никогда не повышал на нее голос: просто замолкал. На его языке это называлось «включить воспитательный игнор». Нина, для которой это наказание было мучительнее любого другого, один раз дошла до того, что в отчаянии пожаловалась его матери. «А ты его не доводи, он и не будет так себя вести, – ответила Тамара. – Со мной ни разу не молчал».
Если бы Нине удалось уехать, как мечтала, она именно так и провела бы свой отпуск. Сидела бы у воды. Ни о чем бы не думала.
Из кустов выпорхнул ярко-красный попугай с желто-синими крыльями и опустился на бортик бассейна.
– Ой! – Нина восхищенно уставилась на него. – Здравствуй!
Попугай что-то приветственно прохрипел и улетел. Нина проводила его взглядом.
Телефон лежит в кармашке ее кресла. Можно позвонить прямо сейчас.
Стоит ей набрать номер Юры, и все закончится. Ее выдернут из тишины и сунут на привычное место. Приготовить завтрак, собрать детей, отвести детей, весь день бегать по судам, забрать детей, уложить детей… Интересно, как Юра справлялся с мальчишками эти два дня? Конечно, мама помогала.
Если бы можно было позвонить и вернуться завтра утром! Только один день провести среди деревьев, в тепле и тишине…
Нина задремала в кресле под журчание невидимого фонтана. А когда очнулась, неподалеку от нее на скамье сидел Ратманский.
– Я так и думал, что тебе здесь понравится.
– Здесь чудесно, – искренне сказала Нина. – Чем вы занимаетесь… э-э-э… Константин Михайлович?
Ратманский усмехнулся и, точно воспроизведя интонации Аль Пачино из «Адвоката дьявола», произнес:
– Зови меня папой.
Нина ахнула от неожиданности и расхохоталась. Шутка была на грани фола, но сыграна талантливо.
Ратманский улыбнулся, радуясь, что она оценила цитату.
– Люблю этот фильм, – признался он. – «Смотри – но не смей трогать! Трогай – но не пробуй на вкус!»
– «Умей из всего извлечь пользу, а потом забыть», – отозвалась Нина.
– «А как же любовь?» – спросил Ратманский.
– «Ее слишком переоценили. Биохимически это как съесть большое количество шоколада».
– «Старт был неплох. Но ни у кого не получалось выигрывать всю жизнь».
Нина открыла рот, но осеклась.
– Прозвучало слишком лично? – усмехнулся Ратманский. – Поверь, я этого не планировал. Хочешь, пообедаем здесь?
Он кому-то позвонил, и, как по мановению волшебной палочки, возник стол с закусками. «Настенька в гостях у чудовища», – подумала Нина.
Ратманский оказался прекрасным собеседником. Нине нравился его суховатый желчный юмор и полное отсутствие жалости к себе. Он был тяжело болен, однако шнуровал домашние туфли, застегивал пуговицы на своей отглаженной сорочке, надевал пиджак… Облекал себя в доспехи, позволяющие сохранять достоинство.
Тема донорства ни разу не всплыла в их беседе. Он всего лишь развлекал ее, как хороший хозяин развлекает гостя. После обеда, спросив у Нины разрешения, Ратманский вытащил из кармана сигару и с видимым наслаждением закурил.
– У вас замечательный дом, – сказала Нина, умолчав о том, что видела только коридоры и лифт.
– Между прочим, он построен на месте усадьбы, где обитал призрак старой дамы. Мне рассказывали о ней люди, которым я склонен доверять. Она появлялась среди руин и просила принести ей фиалок. Но в новое жилище эта дама переезжать не пожелала.
– Может быть, она просто стесняется вам показаться? А потом со свойственной старухам болтливостью как начнет выкладывать свои секреты, накопленные за долгую жизнь, – и не отвяжетесь…
– Ты знаешь, Нина, Анатолий Александров, президент Академии наук СССР, рассказывал: «В тысяча девятьсот шестнадцатом году мои сестры увлеклись спиритизмом. В смутное время всегда возникают такие увлечения. Мой отец, обращаясь к ним, сказал: «Я еще могу поверить, что вы можете вызвать дух Льва Толстого или Антона Чехова. Но чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали – я в это никогда не поверю!»