Подняв голову, я, наконец, посмотрела на его почти идеальные скулы, манящие губы и убийственные глаза. При свете люстры они казались почти черными, но в них всегда был оттенок синевы, цвет морских глубин, где могут плавать монстры и скрываться чудеса. Из-за двойного ряда темных ресниц на верхнем веке, казалось, словно он пользуется тушью, но это абсолютно не так. Над ними идеальный изгиб темных бровей… Он был слишком красив, слишком совершенен, как произведение искусства, а не человек. Как этот мужчина может любить меня? Но улыбка и блеск его глаз говорили о том, что взглянув на меня, он тоже увидел что-то удивительное. Не знаю, следует ли мне быть польщенной. Или удивиться. Или просто спросить: «Почему я? Почему не тысячи более классически привлекательных женщин?» Он легко мог бы быть с кинозвездами или моделями, но выбрал меня. Меня. Низенькую, с пышными формами, несмотря на постоянные тренировки, всю покрытую шрамами из-за работы, до сих пор не избавившуюся от своих комплексов. Не обращая внимания на это, он улыбнулся мне и протянул руку. Обойдя вокруг стола, я сжала его ладонь, но не чувствовала себя принцессой со своим принцем, скорее неуклюжей крестьянкой рядом с царской особой.
— Я словно перестала существовать, когда вы вошли в комнату и увидели друг друга, — раздался голос ювелира, в котором все еще угадывались отголоски ее родины. Сейчас она приехала откуда-то с Ближнего Востока, но вообще, я думаю, она могла быть родом из Месопотамии, колыбели цивилизации. Ее звали Айрин. Вряд ли это имя дано было ей при рождении, но спрашивать вампира о настоящем имени его человека-слуги было дурным тоном. Их именем было то, которым они вам представлялись. Если вы невоспитанная свинья, вряд ли вам удастся прожить долгие века. Так что ее звали Айрин.
Я покраснела, но Жан-Клод притянул меня ближе и сказал:
— Но разве вы не очарованы тем, как мы поглощены друг другом?
— Да, мой король.
Я хотела попросить ее перестать называть его так, но Жан-Клод не позволял мне поправлять Айрин или ее мастера. Во-первых, если они хотят называть нас королем и королевой — ради бога. Во-вторых, по моему предложению, Айрин как-то назвала его «мой президент», что звучало еще хуже.
Жан-Клод остался сидеть, поэтому на этот раз мне пришлось наклониться для поцелуя. Из тысячи наших поцелуев я не могла вспомнить ни одного, когда я должна была склониться к нему. Даже сидя, ему не нужно тянуться ко мне, как обычно делала я. Чтобы устоять на ногах, пришлось прикоснуться к его лицу, ведь даже сейчас, когда я дотронулась до его губ, у меня подкосились колени. Это была легкая версия нашего обычного приветствия, ведь сейчас у нас был зритель, наш деловой партнер. За последние несколько недель я уяснила, что организация большой свадьбы очень похожа на ведение бизнеса.
Айрин сжимала перед собой руки с изящными длинными пальцами, словно пыталась удержаться от соблазна прикоснуться к чему-то. Она была ниже меня, около ста пятидесяти двух сантиметров, с такими же черными, но более жесткими волосами с сединой. Тонкие, угловатые черты лица. Худоба, присущая не сидящим на диете моделям, а тем, кто всегда недоедал. Смуглая от природы и загара кожа. И глаза такие черные, какими иногда казались, но все же никогда не были, темно-синие глаза Жан-Клода и мои темно-карие.
— За свою невозможно долгую жизнь, подаренную мне моим мастером, я редко видела пары, столь увлеченные друг другом.
Жан-Клод улыбнулся и притянул меня к себе на колени. Я бы запротестовала, но, во-первых, мне самой хотелось быть как можно ближе к нему, а, во-вторых, мы не делали ничего плохого. Просто это немного выходило за рамки принятого в современном обществе проявления привязанности за пределами клубов и вечеринок.
— Мы ищем идеальные обручальные кольца. Заблаговременно, конечно, Айрин.
— Вашим отношениям уже около шести лет, милорд?
— Да, — ответил Жан-Клод.
— Около того, — подтвердила я. Эта связь была гораздо большим, чем могли предполагать человеческие СМИ, и несколько меньшим, чем считало вампирское сообщество. Я была легальным палачом вампиров, когда мы с Жан-Клодом впервые встретились, поэтому никто из нас тогда и не думал о возможном романе. Я считала вампиров просто мертвецами, была уверена, что, убивая их, освобождаю мир от монстров. Затем я познакомилась с вампирами, которые были лучше некоторых знакомых мне людей, и задумалась, кто из нас на самом деле монстр. Доминга Сальвадор была одной из тех, кто смог убедить меня, что и у зла может быть пульс. А теперь появился некто, творящий такое зло, о котором Сеньора могла только мечтать. Она была мертва, я точно знала, ведь это я убила ее. Но если бы голос аниматора за кадром был бы женским, я, возможно, задумалась бы, а не поднял ли кто Домингу из мертвых, чтобы завладеть ее секретами. Конечно, раз это я ее убила, будь то самооборона или нет, ее зомби первым делом направился бы ко мне. Жертвы убийств встают из могилы лишь с одной мыслью: «Отмщение». Они сметут все на своем пути, пока не найдут и не уничтожат своего убийцу. Вот почему ни в коем случае нельзя поднимать из могилы убиенного, чтобы узнать, кто его убил. Я пыталась. Убийств всегда было гораздо больше одного, которого они так жаждали.