— Это гри-гри. Они не обязательно должны быть такими. Большинство используют маленькие мешочки на веревке, но что касается магии, которая будет поддерживать твою жизнь в случае ранения, тебе захочется, чтобы гри-гри был привязан к телу.
Я подняла нож и потянулась за небольшим фонариком, что лежал в одном из многочисленных карманов моих тактических брюк. В большинстве из них были дополнительные обоймы, но не во всех. Хадсон, сообразив, что мне нужно, склонился рядом со мной, посветив своим фонариком.
Амулет был сплетен из черных волос. Я взглянула на короткие волосы Макса. Их длины недостаточно, чтобы сделать гри-гри. А затем луч фонарика выхватил прядь светлых волос, и светло-каштановых, и другого оттенка того же цвета, и снова светлых. Я схватила Хадсона за запястье, направляя луч. Волосы, из которых был сплетен гри-гри, были того же цвета, что и у зомби, которых я видела на видео.
— Сукин сын, — выплюнула я.
— В чем дело, Блейк? — спросил Саттон.
— Пряди волос, оплетающие основу гри-гри, принадлежат зомби с видеозаписей. Тест ДНК поможет в этом убедится, но вот сама основа амулета состоит из волос Эстреллы, верно, долбанный сукин сын?
Сейчас он притих.
— Теперь ты не так разговорчив, Макс?
— Меня зовут Максимилиано, — ответил он, и его голос звучал приглушенно, потому что Хилл впечатывал его лицом в траву и кровь.
— Да хоть Мать Тереза, мне плевать, ты за это сдохнешь.
— То, что я взял их волосы, еще не доказывает, что я кого-то убил.
— Волосы — не доказательство, но несколько экспертов по вуду в свидетелях и каждый последователь твоей веры скажет правду, Макс. Они не захотят ни коим образом быть причастным к этому долгу души лоа или кого еще ты там призвал, чтобы сотворить это чудовищное дерьмо.
— Скажи нам, что ты видишь, Блейк, — велел Хадсон.
— Он не сказал, что мы не найдем сосуд с душой Эстреллы. Он сказал, что мы никогда не найдем то, что содержит ее душу, а если нам это удастся, я не буду знать, как освободить ее.
— Какое это имеет значение? — спросил Хилл.
— Да, я не понимаю, — сказал Монтегю.
— Он и есть сосуд.
— Чего? — переспросил Монтегю.
— Он привязал душу Эстреллы к этому гри-гри и к себе.
— Это невозможно, — заговорил Максимилиано. — Любой скажет вам, что это невозможно.
— Это так, но ты-то до этого додумался так или иначе, не так ли, злобный кусок дерьма?
— Тебе никогда не доказать этого и ни за что найти того, кто сможет объяснить, как это работает, присяжным или судье.
— Кого-нибудь мы найдем, — пообещал Хадсон.
— Это авторское заклинание, — сказала я. — Как и у его мамаши, у него по-настоящему творческий подход к вопросам зла.
Макс в ответ слабо улыбнулся. Хилл сильнее вдавил колено между его лопаток, жестче впечатывая его голову и шею в окровавленную траву.
— Хватит лыбиться! — велел Хадсон.
— Он прибегнул к магии душ, которая, предполагается, вообще не работает, чтобы захватить Эстреллу и использовать ее душу. Став зомби, она подарила ему способность выдерживать кое-какие ранения, только в отличии от нее он исцеляется.
— Хочешь сказать, она так и останется с этой дырой в боку? — спросил Саттон.
— Зомби не могут залечивать раны, так что если мы не освободим ее душу, то да.
Макс снова ухмыльнулся. Хилл налег на него сильнее, удерживая, и наконец Макс издал болезненный звук, значит он все еще чувствует боль. Хорошо.
— Я не ожидал, что кто-то прострелит в ней дыру, — сказал он сквозь стиснутые зубы.
— Тогда не стоило использовать ее в качестве щита, — заметила я.
Я услышала вой сирен, скорая была уже близко.
— Тогда что мы можем сделать для нее? — спросил Хадсон.
— Надеяться, что с восходом солнца разум покинет ее, и бояться она будет лишь ночью.
— Когда встанет солнце, ее душа никуда не исчезнет, — сказал Макс, и его голос все еще звучал приглушенно.
Все мужчины навалились на него, вжимая его в землю и ускоряя кровотечение, но это не убьет его. Пока мы или не снимем с него гри-гри, или не найдем способ уничтожить зомби Эстреллу, он не способен умереть. Почему по-настоящему злобные ублюдки так чертовски боятся смерти?
Трусы, такие трусы.
Прибыло две машины скорой помощи, и мы позволили медикам забрать и Макса, и Эстреллу, хотя узнав, что она зомби, они, кажется, были растеряны.
— Можем ли мы дать зомби седативное? Можем ли мы успокоить ее? — спросил у меня один из фельдшеров.
— Я не знаю.
А затем осознала, как сглупила, настолько зациклившись на том ужасе, что может сотворить дар работы с мертвыми, совсем забыв о том, как полезен он может быть. Я подошла к зомби, которая была привязана к каталке, она по-прежнему всхлипывала и повторяла, как ей больно. Сомневаюсь, что ей действительно было больно, но это могло быть нечто вроде фантомной боли ампутированных конечностей. Некоторые потом годами чувствуют боль в отсутствующих частях тела. Эстрелла ожидала, что рана должна болеть, поэтому она и болела, и это конечно чертовски ее пугало. Если бы я знала, что не смогу сегодня же освободить ее душу, я бы все равно выстрелила в нее, чтобы спасти Конни, но сожалела бы перед этим чуточку больше.