Чарльз Дарвин, который еще в школьные годы интересовался естествознанием – коллекционированием растений и насекомых, химическими опытами, – не мог ослушаться воли отца. Однако его первая попытка получить высшее образование бесславно провалилась. Он поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета, бывший тогда лучшим в стране, но пробыл там только два учебных года. Довольно быстро выяснилось, что для успешной карьеры медика у него недостаточно крепкие нервы. Чарльз не мог присутствовать на хирургических операциях – в то время они проводились безо всякого наркоза и потому сопровождались дикими криками пациентов, которых резали по живому. Итак, врачом ему не бывать.
Отец был крайне раздосадован и настоял на том, чтобы незадачливый сын пошел по другому пути. Чарльз послушно отправился в Кембриджский университет приобретать профессию священника. Не то чтобы он был исключительно набожен, но духовная карьера ему подходила больше, чем медицинская. Она не требовала стальных нервов и давала достаточно досуга для любимых занятий. Многие английские священники в то время успешно занимались ботаникой, энтомологией, метеорологией, к чему их паства относилась с полным пониманием. Англиканский священник был частью государственной церкви, уважаемого общественного института, но никто не ждал от него пылкой веры и аскетических подвигов.
В Кембридже Дарвин проучился более трех лет, с января 1828 по май 1831 г., но и эти штудии расценивал в старости как попусту растраченное время. Из одной научно-популярной книги в другую кочует рассказ о студенте Дарвине как о беззаботном шалопае из среды «золотой молодежи», которого охота, верховая езда и прочие невинные радости интересуют куда больше, чем прохождение университетского курса наук. Этот биографический миф создал сам Дарвин, рассказывая в мемуарах о веселых студенческих деньках. Вот, например, как он описывает свою жизнь в 1830 г.: «[Я] продолжал коллекционировать насекомых, охотиться и вести совершенно праздную жизнь». А вспоминая 1831 г., будучи уже стариком, пишет: «…в те времена я счел бы себя сумасшедшим, если бы пропустил первые дни охоты на куропаток ради геологии или какой-нибудь другой науки»{59}.
Что в этом сюжете правда, а что следует отнести на счет скромности мемуариста? Да, к университетским занятиям он относился с явной прохладцей и не лез из кожи вон, грызя гранит науки. Но давайте посмотрим, что же это была за наука и какая система преподавания господствовала тогда в двух старинных английских университетах – Оксфордском и Кембриджском. Хотя Великобритания по многим позициям была самой передовой страной в мире, высшее образование в ней сохраняло традиционный характер, унаследованный от Средних веков. Оно весьма мало подходило для государства, находившегося на самом пике индустриальной революции, остро нуждавшегося в механиках, химиках, инженерах. Приведу выдержку из книги американского историка науки Майкла Рьюза, ярко описавшего состояние дел в тогдашних английских университетах.
Большинство студентов шло в университеты не для серьезных научных занятий, да этого от них никто и не требовал. Ожидалось, что они немного познакомятся с математикой, в основном с Евклидом, немного почитают из классической литературы, немного – из богословия. У них оставалась масса досуга для иных увлечений, которыми чаще всего были собаки, лошади, охота на лис. Университеты рассматривались как «джентльменский» путь от школьника к взрослому человеку. Большинство окончивших университет и не думало заниматься торговлей и тому подобными вульгарными профессиями. ‹…› Если у выпускника не было возможности вести независимую жизнь богатого землевладельца, он, вероятнее всего, становился юристом или медиком или же пополнял ряды духовенства. Чтобы заниматься этим, конечно, была необходима дополнительная подготовка, потому что [университетское] образование в Англии ни в теории, ни на практике не предназначалось для преподавания хоть чего-либо, пригодного для практической деятельности…{60}
Стоит ли говорить, что никаких «биологических факультетов» в университетах тогда не существовало, не выпускали они и специалистов в области геологии, астрономии или химии. Как и в седом Средневековье, во времена Дарвина в английских университетах было всего три факультета – медицинский, богословский и юридический. Молодому Чарльзу, с его искренним и глубоким интересом к естествознанию, стремлением пойти по стопам великих натуралистов, эта система сулила мало перспектив. Даже на медицинских факультетах, где изучали ботанику, зоологию и анатомию, дела обстояли печально. Консервативные круги, особенно церковные, отчаянно цеплялись за старину и традиции, блокируя любые новшества в преподавании. К тому же большинство профессоров были духовными лицами англиканской церкви.
В годы юности Дарвина преподаватели медицинских факультетов даже не имели возможности легально получать человеческие трупы, поэтому им приходилось прибегать к услугам так называемых похитителей тел (bodysnatchers), темных личностей, которым ничего не стоило разрыть свежую могилу на кладбище, чтобы продать труп в анатомический театр (естественно, тайком). Занятие прибыльное, но и опасное – бывали случаи, когда толпа, поймав гробокопателей, линчевала их на месте (о подобном происшествии Дарвин пишет в своих «Воспоминаниях»). Только в июле 1832 г. (в это время Дарвин уже путешествовал по Южной Америке) английский парламент принял, наконец, «Анатомический закон», легализующий вскрытие трупов для целей науки и преподавания. Это произошло вопреки сильному сопротивлению англиканской церкви, твердо державшейся средневекового мнения о кощунственности такой процедуры{61}.
Хотя получить «профессию ученого» в Кембридже было нельзя, в университете существовали кафедры геологии, минералогии и ботаники, которые занимали видные специалисты. Интересующийся студент мог посещать, внеся особую плату, их лекции и тем самым найти выход своим естественно-научным увлечениям. Практиковались и частные визиты к профессорам, когда студенты обучались у них в приватной и вполне неформальной обстановке. Дарвин пошел именно таким путем, чему очень способствовало его увлечение собиранием насекомых. Оно ввело Дарвина в круг таких же энтузиастов и помогло ему завязать много полезных знакомств среди самых известных ученых того времени. Еще в Эдинбурге он частным образом начал заниматься зоологией, изучая морских беспозвоночных под руководством своих университетских наставников. К недолгому пребыванию в Шотландии относятся его первые научные доклады, представленные на заседаниях тамошнего Плиниевского общества. По собственным словам Дарвина, в 1827–1828 гг. он стал очень серьезно заниматься энтомологией.
Дальше – больше. В Кембридже он знакомится с ботаником Хенсло, а весной 1831 г. – с Адамом Седжвиком, который в августе того же года пригласил Дарвина участвовать в совместной геологической экскурсии в Уэльс, где на практике познакомил даровитого студента с азами своей науки{62}. Дарвин вовсе не был самоучкой, к услугам его любознательности были ведущие ученые того времени, и они, несомненно, понимали, насколько талантлив и многообещающ этот юноша. (Похоже, только Роберт Дарвин пребывал в неведении о том, чтó его сын считает настоящим жизненным призванием.) В те годы он уже грезил об экспедиции в экзотические страны, тогда еще очень слабо изученные, где так легко было совершить замечательные открытия. Это поставило бы его в один ряд с великими путешественниками и натуралистами! Молодой Дарвин был мечтателен и амбициозен. Не имея никаких определенных планов относительно путешествия, он уже готовился к нему, овладевая самыми разнообразными знаниями и навыками, которые в те времена требовались от каждого натуралиста: учился делать геологические наблюдения, набивать чучела зверей и птиц, определять растения и горные породы. Даже приятные привычки состоятельного бездельника – верховая езда и охота – весьма пригодились Дарвину во время его странствий по южноамериканским прериям.
59
Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 9. Записные книжки. Дневники. Воспоминания. Жизнь Эразма Дарвина. С. 197.
60
Ruse M.
61
В не такие уж давние советские времена нашей истории (1940–1950-е гг.) считалось хорошим тоном приписывать практически все великие научные открытия и изобретения русским ученым и техникам. Именно тогда пошла гулять в народе ехидная фраза: «Россия – родина слонов». Но не будем впадать и в другую крайность. Так, в «Санкт-Петербургских ведомостях» от 24 ноября 1737 г. можно было прочесть такое объявление: «Для известия охотникам до анатомии объявляется чрез сие, что обыкновенные публичные демонстрации на анатомическом театре в Императорской академии наук, при нынешнем способном времени года, по прежнему учреждены… чего ради доктор и профессор Вейтбрехт нынешнего числа по полудни в третьем часу первую лекцию начал…» (цит. по: Богданов К. А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 45). Почти за столетие до английского «Анатомического закона»! В описываемом случае были анатомированы трупы фальшивомонетчиков, публично казненных 14 ноября того же года. Если казней не было, полицмейстерская канцелярия предоставляла неопознанные трупы, подобранные на улицах или полученные другими способами.
62
Экскурсия с Седжвиком: Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 9. Записные книжки. Дневники. Воспоминания. Жизнь Эразма Дарвина. С. 196–197.