— На ужин одену золотой «Ролекс», — сказал он своему ассистенту Абба Гулу. — И, поскольку будет неформально, приготовь голубой блейзер.
— Двусторонний?
— Хммм… — задумался Зарзи, прикидывая варианты. — да, и эскот, красно-сине-золотой, семнадцатого королевского гусарского, я думаю. Синюю рубашку, золотые запонки «Тиффани», серые слаксы, ту пару кордобских туфлей с кисточками, белые шёлковые носки, конечно.
— Да, господин, — ответил Гул, который никогда ничего не записывал и никогда не ошибался, который понимал настроение Большого Дяди, его нужды, удовольствия, страдания, подъёмы, падения, желания и случайные моменты самоуничижительных сомнений. — Будет сделано.
Зарзи не признавал равным человека, чья семья служила его семье двести пятьдесят лет, с тех пор как первый Зарзи, Алазар Ужасный, спустился с гор со своей бандой яростных патанов, наследников древнего племени шинвари, разогнал людей, живущих на равнинах (или прирезал, развесив их на деревьях головой вниз и распоров от паха до груди) и установил свою власть в Забуле, сделав Калат своей столицей. Гулы сделались полезными клану Зарзи и им было позволено жить рядом.
-Сюда, сэр, — сказал служащий отеля после того, как человек, на которого заранее указала Секретная служба, прошёл через фалангу болванов Агентства, сопровождаемый двумя охранниками, обученными отдать жизнь в любую секунду ради Его Величества Зарзи, — надеюсь, вам понравится пребывание у нас.
— Уверен, понравится, мистер Никерсон, — он заметил имя на бэйджике, что было частью его шарма- он быстро узнавал и запоминал имена, никогда не забывая их, — мне нравится отель. Передайте флористу, — он повёл рукой в сторону цветов, украшавших центральный коридор, — что он отлично справляется. И попрошу каждый день, начиная с сегодня, доставлять в мой номер цветов на тысячу долларов.
— Уже сделано, сэр- сказал масляно извивающийся от услужливости Никерсон, известный среди остального персонала как «Смазчик», — как и в прошлый раз.
— Отлично, — ответил Зарзи.
— У вас весь этаж, сэр- подсказал отельный служка, мелкий сотрудник афганского отдела по имени Райан, — и пожалуйста, не приближайтесь к окнам. Я не могу преувеличить…
— Мистер Райан, вы разве забыли, что Аллах в своей справедливости хранит меня и не дозволит при какой-либо случайности дать мне упасть? Так постановлено, как постановлено и то, что я- тот, кто выведет мой народ из темноты. Я- река для своего народа, и мне следует… — нет, дорогой, я думаю что это опять цитата Энтони Куинна из «Лоуренса Аравийского». В наши дни так легко быть подловленным любым крестьянским псом, который тут же лезет в Гугл и может проверить.
— У вас несколько часов. Затем- коктейли с тремя сенаторами из комитета международных связей у миссис Дауд на Уотергейт.
— И как поживает Мо? Всё ещё пишет те замечательные штуки дважды в неделю?
— Конечно.
— Рад за Мо! А завтра?
— Агентство весь день, мистер Коллинс и наш состав в Афганистане.
— Надеюсь, еда не подведёт. «Бургер кинг», двойной воппер, без картошки. Предпочитаю Макдональдсовскую картошку, в «Бургер кинге» текстура хуже. Думаю, какой-нибудь ЦРУшный убийца из начинающих сгоняет за ней.
— Думаю, да, сэр.
— Будущего президента не устраивает не самая лучшая картошка фри, — сказал он величественно. — Это вульгарно.
— Я прослежу за питанием, — ответил Райан.
— Это будет радостью перед рестораном моего брата в Балтиморе завтра. Я рад его увидеть, но еда… О, я абсолютно не понимаю, как он это продаёт. На главной улице любой деревни найдёшь лучше, и сготовлено будет на плите размером с мелкий телевизор босоногой беззубой старухой. А он на этом ещё и поднялся. Ваша пресса говорит, что я негодяй? Вот мой брат- это негодяй! Я встречусь с ним, а вот идея обедать с ним меня отвращает.
— Ну, это создаёт вам гуманный облик.
— А почему бы нам тогда не встретиться в «Попайе»? Вот был бы аванс в сторону цивилизации!
Он прилёг ненадолго, принял душ, попрыскался дезодорантом, помолился- или забыл? Трудно вспомнить… освежился декседрином и был готов как тигр перед прыжком. Гал разложил одежду. Но перед отправлением к Мо был его любимый момент: завести часы.
— Сэр, слуги готовы.
Он сел, босой, и налил себе стакан воды.
— Пусть заходят.
Ассистент беззвучно скомандовал и один за одним вошли полдюжины слуг, почтительно согнутые, и расставили странные предметы на бюро, на кофейном столике, на каминной полке, на прикроватном столике, на любой плоской поверхности в спальне огромного номера. Предметов было куда как больше, нежели слуг, поэтому весь процесс занял время, пока каждый слуга не поставил предметы именно туда, где им было положено находиться и сходил за следующим, после чего встал на своё место в линию вместе с остальными слугами. Когда они закончили, Абба Гул убедился, что все предметы равноудалены в идеальном порядке.
Это были шкатулки для часов, элегантные коробочки, которые, открываясь, демонстрировали, что внутри них скрываются вельветовые… ээ… штуки? выступы, опоры, выпячивания… если у этого и было название, Зарзи его не знал. Это были искусственные запястья. Затем настала очередь часов, вынимаемых из своих дорожных коробочек. «Ролексы», «Патек Филиппы», «Бланпайны», «Раймон Уэлсы», «Вашерон Константины», «Белл-и-Россы», «Брегеты», «Шопарды», «Жерар-Перье», «Пьеге», «Картье», «Омега», «Фортиссы» и так далее, и так далее. Их было больше восьми дюжин- все механические, все показывающие идеально точное время, все секундные стрелки на одинаковых позициях безо всякого расхождения, как случается на дешёвых кварцевых поделках, элегантные, дорогие и сверкающие.
Одни за одними, в строгом порядке слуга надевал часы, за которые отвечал на искуственное запястье в открытой ящичке, пока комната не стала напоминать скрытую комнату для частного обзора у самого дорогого парижского ювелирного магазина. Затем стало ясно, что все коробочки соединяются тонкими шнурами, которые сейчас разматывались слугами, с продолговатым коммутатором, а он, в свою очередь, включался в электросеть отеля.
— Сэр?
— Да, Гул, продолжай, — отозвался Большой Дядя.
Гул нажал главный переключатель на коммутаторе и каждое из вельветовых запястий начало медленное, методичное вращение, описывая круг порядка четырёх дюймов в диаметре. Этим часы, все с автоподзаводом- шедевром часового искусства- получали энергию на два часа идеального хода. Номер был теперь не ювелирной витриной, а скорее замком с привидениями, полном призраков, вращающих часы и возвращающих их к точной жизни, беззвучно и синхронно, создавая симфонию мягко движущихся циферблатов. Поскольку было темно, светящиеся цифры сверкали ещё ярче, а многие золотые детали ловили и отражали этот свет.
Вся картина была похожа на замедленное пиротехническое шоу, а позади каждого циферблата, как знал Зарзи, была целая галактика зубчатых колёс, осей, стержней и драгоценных камней, собранных вместе в непознаваемой логике, ведомой экстраординарным воображением и порядком, прослеживаемыми назад во времени к устройствам, созданным безвестными гениями в европейские средние века. Это был, конечно же, Запад: не тот, который дал компьютеры, небоскрёбы или женщин с пышными бёдрами и накрашенными ногтями, это всё пришло позже. Но это было его ядром, его сутью и он горячо любил всё это: все зубчатые колёса, тончайшие пружинки, вращающиеся заводные противовесы, стрелки, неизбежно движущиеся по кругу, измеряя не время, как многие думают, а всего лишь запас упругости их главной пружины. Вот на что были настроены часы, а время было лишь метафорой, к которой применялась их способность. Времени на самом деле не существует. Его нельзя потрогать, взвесить, полизать, попробовать на вкус. Все часы вращались против направления своего хода, и воображение, которое создало механизм заводки, было чистой магией, глубокой, основательной и мудрой, и Зарзи любил его во всей его славе.