— Я знал страсти ужасные, — тихо сказал он, склоняясь ко мне. — Сперва я пылко любил плодовые деревья и виноградники в осеннюю пору, потом обожал кабаки и таверны, совершал тысячи безумств ради малой толики деньжат; помню, я провел четыре долгих зимних ночи в ожидании жалкого бархатного сюртука с металлическими пуговицами; я едва не попал на каторгу из-за невинного мула, за которым забрался в конюшню. Теперь все эти страсти совершенно утихли, — добавил он и, пока я с восхищением слушал его, стащил у меня из кармана носовой платок.
— Не спрашиваю, были ли в вашей жизни горести, — продолжал я сочувственным и грустным тоном.
— Нет такой горести, какую не преодолела бы карточная игра, — возразил он с улыбкой, уже готовый предложить мне партию.
— Были ли у вас друзья, славный и достойный человек?
— В девятнадцатилетнем возрасте у меня был друг, я проломил ему голову из-за трактирной служанки; был у меня друг в Бристоле, я устроил так, чтобы его повесили, и этим спас свое второе ухо; еще вчера у меня был друг, я выиграл у него его котомку, хлеб и паспорт. Всю жизнь у меня были друзья и всегда будут, — добавил он.
— Вы много путешествовали, что видели вы самого удивительного?
— В Бристоле я видел, как веревка оборвалась под тяжестью висельника; в Испании видел инквизитора, который отказался сжечь еврея; в Париже видел полицейского шпика, заснувшего под дверью заговорщика, в Риме купил хлеб в одну лишнюю унцию весом. Вот и все.
— Вы так хорошо знаете, что такое счастье, — не знаете ли случайно, что такое добродетель?
— Об этом мне ничего не известно, — возразил он.
— Весьма сожалею, — отвечал я, — мне крайне важно было бы узнать ваше мнение. — И я снова принял озабоченный вид.
В следующее мгновение нищий уже стоял передо мною, держа в одной руке свой посох, а другую торжественно вытянув вперед.
— К чему отчаиваться, хозяин, — провозгласил он. — Если ни вы, ни я не знаем, что такое добродетель, то, возможно, существуют люди, в отличие от нас, знающие это; я их порасспрошу, если вы желаете и если думаете, что господин начальник полиции это дозволит.
— Расспрашивай! — отвечал я. — И будь спокоен: спросить у человека, что такое добродетель, — это не то же самое, что потребовать у него кошелек; только второе требование нескромно.
Бродяга стал посреди дороги с отвагой мошенника, который чувствует поддержку честного человека, — расставив ноги, высоко держа голову, сосредоточив взгляд и полуоткрыв большой рот, так что видна была огромная вставная челюсть, по меньшей мере в тридцать два зуба.
Как раз в это время мимо проходили два человека: один был ростовщик, другой — его жертва.
— Что такое добродетель? — крикнул им бродяга громовым голосом.
— Это деньги, данные взаймы из двадцати пяти процентов, — отвечал один.
— Это путешествие в Брюссель[29], — отвечал другой.
И они снова пустились в путь.
Бродяга обернулся ко мне, чтобы узнать, надо ли ему продолжать расспросы; я кивнул утвердительно. В тот же миг показался третий путник.
То был старый обитатель каторги, отбывший свой срок, у которого еще имелось тридцать шесть франков пятьдесят сантимов, чтобы сделаться добродетельным; впрочем, то был человек бывалый, удалой и веселый. Бродяга приветливо приблизился к нему.
— Доброго пути, приятель! Но прежде чем идти дальше, скажи, не знаешь ли ты, что такое добродетель?
— Добродетель, сынок, — это суд присяжных, десять лет каторги, палка надсмотрщика да две буквы на плече, которые нет нужды писать заново, — вот что такое добродетель.
— Хорошо сказано, — молвил бродяга, — если хочешь сделаться путешественником, как я, станем промышлять вместе; ты слишком правильно понимаешь добродетель, я не могу расстаться с таким товарищем.
И они отправились дальше вдвоем, но тут жандарм, во всю прыть скакавший на коне, закричал им:
— Стой!
— Что такое добродетель? — крикнули они всаднику.
— Добродетель, — отвечал тот, — это добрые наручники, добрая смирительная рубашка, добрая камера с тройным замком. — И он погнал их перед собою.
Вот каким образом вместо одного определения, коего я так добивался, я получил несколько.
Так что я столь же мало продвинулся в своих поисках, как сам Катон Утический[30], — ведь и он тоже предлагал свое скромное определение добродетели.
VIII
РАССУЖДЕНИЕ О НРАВСТВЕННОМ УРОДСТВЕ
29
30