А вам хочется эксбежать?
А вам не хотелось?
Что вы проходите в школе?
Нас воодушевляют сладкой чувственностью языка. Мы учимся составлять предложения. Приходи ко мне. Можно, я приду к тебе домой? Рождество приходит лишь раз в год. Я подойду к твоему вопросу. Свет приходит и уходит. Успех приходит к тем, кто старается. За понедельником идет вторник. Черед ее арии приходит в третьем действии. Зубная паста выходит из тюбика. Персики происходят с деревьев, а от небрежной работы не происходит добрых результатов. Это идет от беспечности. Младенец вышел на заре. Она выходец из Варшавы. Он происходит из хорошей семьи. Это придет легко, стоит лишь поупражняться. Я под луной приду к тебе, пусть.. .[7]
Сдается мне, это дитя несколько выскочка, сказал Мертвый Отец. Я распоряжусь отправить ее в Особую Школу — и ее ржавоустого компаньона заодно.
Если вы так поступите, мы прыгнем в водохранилище, сказал Ларс, вместе. И утонем. Я вам намерен сообщить нечто совершенно поразительное, удивительное, великолепное, дивное, торжествующее, потрясающее, неслыханное, исключительное, необычайное, невероятное, непредвиденное, громадное, крохотное, редкое, обычное, зияющее, тайное до сего дня, блистательное и завидное; короче говоря, нечто беспримерное в минувших эпохах за исключением единственного случая, который не с чем поистине и сравнить; нечто такое, во что нам не верится в Париже (так кто же поверит этому в Лионе?), такое, от чего все в изумленье не могут сдержать возгласов, такое, что вызывает величайшую радость в тех, кто об этом осведомлен, нечто, если коротко, от чего вы будете вынуждены усомниться в свидетельстве ваших чувств: Нам безразлично, что вы думаете.
Я оскорблен, сказал Мертвый Отец.
Я цитировал мадам де Севинье[8], сказал мальчик, если не считать последней части, которая лично от меня.
Эти дети немного чересчур точно настроены, сказал Мертвый Отец, об этом позаботится Особая Школа.
Она из тех, что похожи на зоопарк?
Там есть клетки, да. Но мы экспериментируем со рвами.
Дудки, сказали дети.
Дети стоя и омывая друг друга деятельными своими руками.
Не вынесу дольше глядеть, сказала Джули, двинемся ж далее.
Странные это дети, сказал Томас, но все дети странные, если правильно рассмотреть.
Крик Томаса людям: Ну же, ну же!
Натяженье троса.
Мелкие дары детям: газонокосилка, «Блендор».
Им пригодится в их долгих совместных жизнях, пояснил Томас.
Прощайте! Прощайте! закричали дети. Не рассказывайте, пожалуйста, не говорите, никогда не говорите, никогда не рассказывайте, пожалуйста!
Не станем не станем не станем! закричали они в ответ. Мертвый Отец не кричал.
Дети, сказал он. Без детей я б не стал Отцом. Без детства никакого Отцовства. Сам я никогда его не желал, мне навязали. Дань своего рода, без какой я б мог обойтись, порожденье, а затем воспитанье каждого из тысяч, тысяч и десятков тысяч, вздуванье маленького свертка до большого свертка, за период лет, а затем удостоверенье, что большие свертки, ежли мужескаго полу, носят свои колпаки с бубенцами, а ежли не его, то блюдут принцип jus primae noctis[9], стыд отсыланья прочь тех, кто нежеланен мне, боль отсыланья тех, кто желанен, в жизнепоток большого города, чтоб никогда не согревали мне холодную тахту, и руководство гусарами, поддержанье общественного порядка, соблюденье почтовых индексов, недопущенье дряни в дренаже, предпочел бы оставаться у себя в кабинете, сравнивая издания Клингера[10], первый оттиск, второй оттиск, третий оттиск и так далее, не распалось ли на сгибе? и тому подобное, пятно от воды и тому подобное, но это было невозможно, все распространялось, плодилось и размножалось[11], и множилось, и множилось, я вынужден был Отцовствовать, таков был естественный порядок, тысячи, десятки тысяч, а мне хотелось разбираться, если если если я наложу прокладку из древесной пульпы на оттиск на 100-процентной тряпичной бумаге, возникнут ли бурые пятна и отрясет ли меловую пыль с моих пастелей рокот подземки или же нет. Мне этого никогда не хотелось, мне навязали. Я желал волноваться из-за выгорания на солнце того, чем больше всего дорожил, когда густо-бурые превращаются в бледно-бурые, если не безжизненно желтые, как от такого защитить, вот это вот все, но нет, мне приходилось пожирать их, сотнями, тысячами, фифайфофам[12], иногда и вместе с обувкой, куснешь хорошенько детскую ножку, и тут же, между зубов у тебя, отравленный кед. Да и волос, миллионы фунтов волос исшрамили кишки за годы, ну почему нельзя было просто швырять детвору в колодцы, бросать на горных склонах, случайно бить током игрушечных железных дорог? А хуже всего их синие джинсы, в моих трапезах блюдо за блюдом скверно отстиранные синие джинсы, футболки, сари, «том-маканы»[13]. Наверное, можно было б кого-нибудь нанять, чтобы сперва их для меня лущили.
7
Часть строки из баллады «Разбойник» (1906) английского поэта, прозаика и драматурга Алфреда Нойеса (1880-1958).
8
Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье (1626-1696) — французская писательница, автор «Писем» — самого знаменитого в истории французской литературы эпистолярия.
10
Макс Клингер (1857-1920) — немецкий художник, график и скульптор, представитель символизма.
12
Первая строка английского народного четверостишия, впервые опубликованного в 1596 г Знаменита благодаря сказке «Джек и бобовый стебель» (опубл. 1890), где стишок вложен в уста великана-людоеда:
Фи-фай-фо-фам
Дух британца чую там.
Мертвый он или живой,
Попадет на завтрак мой (Пер. Н. Шерешееской).
13
«Thom МсАn» — американская марка обуви, производится с 1922 г. Имя для нее было заимствовано у шотландского гольфиста Томаса Макканна.