— Иногда у меня там точно головня торчит, до того там жжет и палит.
Обе женщины с большим участием смотрели на говорившего.
— Гм, — произнес Альмарик озабоченным голосом, — от души жаль мне вас! Искренне желал бы помочь вам, только не знаю, чем и как. Странно, — ужасная рана зажила уже с месяц, а между тем все еще болит. Я бы советовал вам поговорить об этом с врачом.
— Нет, нет, — возразил молодой человек, качая головой, — это будет совершенно излишне. Вы знаете, врачи любопытны и… часто болтливы. Нет, я уже лучше перетерплю эту боль… по крайней мере, пока мне удастся разыскать негодяя, который привел меня в такое состояние.
Говоря это, он уселся рядом со столяром и стал прихлебывать налитый ему хозяйкой дымящийся суп.
— Ну, так желаю вам, чтобы это время пришло как можно скорее и чтобы сегодняшний выход ваш увенчался желанным успехом, — сказал от души Альмарик. — Повторяю вам тоже, что и вчера: если вы пожелаете, я готов проводить вас. Сегодня на дворе довольно холодно, а вы еще довольно слабы…
— Благодарю вас, господин Альмарик, — перебил его, оживившись несколько, Вьендемор. — Я, напротив, совершенно другого мнения. Свежий, холодный воздух укрепит меня и мои члены. Нет, уж позвольте мне одному совершить это путешествие; так будет лучше. Я сейчас же и отправлюсь, чтобы к полдню вернуться домой.
С этими словами он поднялся и протянул руку также вставшему со своего места хозяину.
— Ну, как угодно, сказал Альмарик, — пожимая руку молодого человека. — Желаю вам вернуться к нам крепче, чем уходите.
Вьендемор дружески распростился со своими гостеприимными хозяевами и отправился в свою комнату. Через четверть часа он вышел из домика через заднюю дверь на улицу. Он шел не спеша и, дойдя до городской стены, повернул на дорогу, ведущую к папскому дворцу.
Ожидания молодого человека, что его ослабевшие от долгой болезни члены укрепятся от прогулки на свежем воздухе, оправдались. Холодный воздух освежил его горячую голову и придал некоторую окраску его бледным щекам.
Грудь его сильно подымалась и опускалась, и он с наслаждением вдыхал в себя струи ветра, согретого зимним солнцем. Его вначале неверная и шаткая походка с каждым шагом становилась вернее и тверже. И когда, через три четверти часа, он достиг цели своего путешествия, то почти был недоволен, что пришлось так мало пройтись.
После легкого обыска, на случай, если бы у него оказалось спрятанное оружие — этой мере подвергался всякий посетитель, желавший говорить с наместником папы с глазу на глаз, — Вьендемора провели к папскому легату.
Монсеньор Марино Винчентини находился один в своем устроенном со всем комфортом тогдашнего времени покое и лежал, растянувшись в небрежно-покойной позе, на кушетке. Это был красивый мужчина лет 40–45, почти с женственными чертами лица, по которым далеко нельзя было отгадать его настоящий характер, представлявший смесь строгости и доброты, непреклонности и уступчивости. По его наружному виду нельзя было и подумать, чтобы он проявлял во всех своих мерах большую решительность и с настойчивой последовательностью проводил раз принятое решение. Он был очень снисходителен, крайне мягко относился к незначительным проступкам, ограничиваясь лишь серьезным увещанием, но все то, что оказывалось преступлением, он наказывал с неумолимой строгостью, почти граничившей с жестокостью, и смягчал наказание лишь в том случае, если преступник выказывал чистосердечное раскаяние. Одним словом, Винчентини был таким человеком, лучше которого благомыслящим гражданам города Авиньона и желать было нечего.
Когда молодой человек вошел в покой легата и поклонился три раза, легат немного приподнялся, почти что не изменяя своей небрежной позы, и устремил на посетителя пристальный взгляд.
Молодой человек почтительно остановился у двери.
— Вы господин Вьендемор? Это вы просили у меня вчера письмом аудиенцию? — спросил он потом несколько поспешно, но дружелюбным тоном.
Спрошенный молча поклонился.
— Что вам от меня угодно? — продолжал быстро Винчен-тини.
— Правосудия, монсеньор! Наказания одного преступника! — отвечал молодой человек слегка дрожащим голосом.
— И то, и другое будет вам оказано, если только это в моей власти, — отвечал легат серьезно и с достоинством, невольно совершенно поднявшись со своего ложа. — Расскажите мне, что с вами случилось, тогда я увижу, чем я могу вам помочь.
— Но, монсеньор, мне придется слишком много раз-сказывать, а я боюсь употребить во зло ваше терпение, — робко заметил Вьендемор.