— Право, хорошая мысль! Я сначала удостоверюсь, не обмануло ли меня случайное сходство, а это я разузнаю, где нужно, вернейшим образом. Итак — туда!
Он тотчас же вернулся по прежней дороге и вскоре очутился перед папским дворцом.
Здесь он попросил часового провести его к камердинеру легата, которому должен передать известие. Его просьба была исполнена.
— Почтеннейший, — обратился молодой человек к слуге, кладя ему в руку золотую монету, — дело об закладе, который вы можете помочь мне выиграть, сказав слова два.
— Это смотря по делу, — возразил камердинер, задобренный полученным вознаграждением. — Если то, что вы желаете от меня узнать, не будет против моих обязанностей, то…
— Не думаю, — перебил его, улыбаясь, Дюбур, повертывая в руках другую золотую монету. — Я желал бы только знать имена тех особ, которые сегодня имели честь представляться его преосвященству.
— Только-то? — спросил с удивлением камердинер.
— Только! Ну что же, можно узнать?
— Но для чего же, собственно, вам нужно знать?
— Я же говорил вам, любезный, что дело идет о закладе, который мне хочется выиграть.
Камердинер колебался, бросая жадные взгляды на золотую монету, все еще вертевшуюся в руках посетителя.
— Ну так как же? — спросил последний несколько нетерпеливо.
— Гм, это, собственно, служебная тайна. Если…
— Ну вот еще! Стоит ли затрудняться из-за каких-нибудь двух слов, — настаивал Дюбур, исполненный ожидания.
И вместе с тем золотая монета проскользнула в другие руки.
Это так подействовало, что у камердинера вдруг развязался язык и всякие сомнения исчезли.
— Хорошо… только для вас, — сказал он, хотя молодой человек был совершенно незнаком ему. — Кроме того, я надеюсь, что вы не станете говорить, от кого вы получили сведения…
— Клянусь вам, — перебил его нетерпеливо Дюбур. — Только, пожалуйста, поскорее!
— Так, сначала его преосвященство, господин архиепископ; потом господин аббат Сестили; а четверть часа тому назад один неизвестный мне господин…
— Как его звать, как его фамилия?! — торопил Дюбур почти тревожным голосом.
— Погодите, пожалуйста, минутку… дайте сначала припомнить… какая-то странная фамилия… вспомнил — Вьендемор[4].
Дюбур боялся вздохнуть, его сердце билось так сильно, что он почти слышал его биение, и его возбужденное состояние, доведенное до крайности медленностью камердинера, исчезло как по мановению волшебного жезла, и от радости, что он услышал не то имя, которого он так страшился, он довольно громко воскликнул:
— Слава Богу! Это… не он!
Камердинер глядел на него изумленно, испуганно; в эту минуту он в самом деле подумал, что он сделал что-то очень нехорошее.
Молодой человек, заметив свою ошибку и догадавшись о происходившей в душе камердинера тревоге, прибавил улыбаясь:
— Не бойтесь за себя, мой друг! Мои слова относились только к закладу, который я теперь выиграл. Примите мою искреннюю благодарность и… эту безделицу. Прощайте!
Попавшая в руки камердинера третья золотая монета до того обрадовала его, что он не мог не крикнуть вслед быстро удалявшемуся Дюбуру:
— Благодарю вас! Если вам понадобится еще узнать что-нибудь, то я к вашим услугам!
Но Дюбур ничего уже не слыхал. Он выбежал из папского дворца, раскрасневшись от радости и с облегченным сердцем, и очутился на улице, даже хорошенько не сознавая этого.
— Благодарение дьяволу!.. Это не он!.. Меня обмануло сходство! Опасность счастливо миновала, и я спасен!
Произнося эти отрывочные фразы, он сильно спешил к своему далекому жилищу.
III
Пока наш герой ходил в имение Минса узнавать, куда делась семья его будущего тестя, Альмарик, как мы видели, вернулся домой. Скажем несколько слов о нем и о его семье.
Честный столяр принадлежал к числу тех немногих людей, которые действительно и глубоко были проникнуты чувством страха Божия и у которых поговорка «трудись и молись» не вертелась только на языке, а во всякое время применялась и к делу. Нельзя сказать, чтобы он был человек «набожный», как можно было бы судить по увещаниям, с которыми он обращался к Дюбуру. Совсем нет! Альмарик терпеть не мог на каждом шагу призывать имя Божие, направо и налево сыпать назидательными изречениями из Священного Писания, и из-за наружной набожности бросать работу, как это обыкновенно делают ханжи. Его Бог жил в его сердце, он молился ему втайне и выражал свою набожность честной, безупречной жизнью. Столяр посещал церковь, только когда позволяло время, не занятое работой. Но тогда, какова бы ни была погода, она не могла мешать ему преклонять колени у священного алтаря и молиться от всего сердца.
4
Viens de mort — буквально: спасшийся от смерти, оживший, воскресший (Прим. из первого изд.).