В выходные мы с Беатой пошли за покупками. Она была моим консультантом. Не могу сказать, что ходить с ней по магазинам легко. В конце концов, она купила в «С&А» [7] две кричащие блузки, распашонку для внука, который должен был вот-вот родиться, юбку-брюки по сниженной цене и какие-то странные туфли с длинными носами. Я приобрела дорогое летнее платье в фиалках, в котором и пошла домой. Это была единственная вещь, которая понравилась нам обеим.
На улице мы встретили двоих мужчин. По-моему, Беата знает всех вокруг. Кажется, ее бывший муж когда-то строил для них дом. Один из них был художник-график, другой работал закупщиком в магазине. Вместе мы зашли выпить по чашечке эспрессо. Все это время Беата самым бессовестным образом флиртовала с обоими. Я сильно подозревала, что после развода она вела отнюдь не монашеский образ жизни, но мне ничего не рассказывала, вероятно, из чувства такта. Сидя в своем красивом платье, с раскрасневшимися от кофе щеками, я испытывала непривычное возбуждение. Неожиданно я поняла, что многозначительными улыбками, воркующим смехом и интенсивным хлопаньем ресниц тоже привлекаю к себе внимание. Господи, ну почему нельзя было научиться этому тридцать лет назад?
Когда мужчины ушли, Беата спросила:
— Не правда ли, очень милая пара? Они вот уже десять лет живут вместе. С ними можно так здорово поболтать. Кстати, недавно я кое-что узнала про этого Райнера Энгштерна.
Мне хотелось крикнуть: «Так почему же ты сразу не сказала?» Но тут в голову пришла страшная мысль. Раз она упоминает его в связи с ними, может, он тоже голубой? Не разбираюсь я в этих любителях флирта, у меня слишком мало опыта.
— В общем, слушай, — начала Беата. — У моей Лесси есть подружка, Ева, так вот она дружит с сыном Энгштерна.
— И что он собой представляет? — сразу спросила я.
— Не знаю, думаю, приятный мальчик, как раз проходит альтернативную службу.
— Да я про его отца!
— Ну, он учитель в Ладенбурге, — это я уже знала, — ученики называют его Энгштирн[8], но Лесси говорит, они его очень любят. Она как-то была у них на занятиях.
— А мать? — спросила я.
— Ах да, — сказала Беата, — что-то у них не так, она якобы надолго уехала.
Больше я не решалась спрашивать, но готова была подпрыгнуть от радости. Что-то у них не так! Отлично, значит, Витольд вполне может достаться мне!
Дома меня опять одолели сомнения. Кто его знает, захочет ли он достаться именно мне, если мы, конечно, вообще когда-нибудь познакомимся? За последние двадцать лет я так редко вертелась перед зеркалом! Я подвергла себя критическому осмотру. Может, все-таки стоит сделать подтяжку лица, хотя я всегда презирала подобные ухищрения. В свои сорок девять Витольд невероятно хорошо выглядел. Говорят, мужчины средних лет не очень интересуются женщинами моего возраста.
По вечерам я теперь выполняла обязательную программу: в сумерках мы с Дискау искали встречи с мужчиной моей мечты. В темноте я ползала по его саду, оставив собаку в машине. Кстати, теперь я надевала только темные брюки. Это была, так сказать, рабочая одежда, прямо как у взломщика. Иногда я звонила ему, но только из телефона-автомата, поскольку слишком боялась, что полиция сможет определить номер — я так часто об этом читала. Он подходил к телефону и представлялся — иногда веселым голосом, иногда усталым. Я сразу же бросала трубку. Теперь я знала, что он дома, возможно, опять сидит за письменным столом. Однажды я снова чуть было не попала под его велосипед, надо сказать, вполне сознательно. Он снова улыбнулся, как в первый раз, и сказал голосом, от которого у меня захватывало дух:
— Добрый вечер, вы, как всегда, в мечтах?
Я ответила на его улыбку, но не смогла придумать ничего остроумного.
Через две недели госпожа Ремер вышла из больницы, и я привезла ей Дискау, не зная, радоваться или огорчаться из-за того, что лишилась своего постоянного спутника. Но почему бы мне не гулять по вечерам без собаки? Госпожу Ремер беспокоило еще одно: скоро она уезжала лечиться в санаторий и опять не знала, куда деть своего питомца. У ее сестры была аллергия на шерсть, а дочь на год уехала в Штаты. Конечно, я немедленна вызвалась приютить пса еще на четыре недели.
В первый вечер без Дискау я никуда не пошла. За эти две недели накопилось очень много дел. Небольшое хозяйство находилось в некотором запустении, ящик с грязным бельем был переполнен. Требовалось срочно сделать маску для волос и лица. Я чувствовала себя маньяком, которому требуется невероятное усилие воли, чтобы отказаться от встреч с предметом своей страсти. Да, давно со мной такого не бывало.
На другой день я все-таки опять поехала туда, уже без собаки. Смеркалось. Когда я прошла мимо двери Витольда, то заметила вторую машину. Гости! Я испугалась при мысли о том, что дочь Беаты Лесси, которая уже бывала в доме со своей подругой, могла вновь оказаться здесь и увидеть меня. Но такое совпадение казалось нереальным. Во всяком случае, машина выглядела довольно консервативно и вряд ли принадлежала молодой девушке. Я бродила по Ладенбургу, пока совсем не стемнело, — ориентировалась я здесь уже неплохо. Под покровом ночи опять направилась к дому Витольда. Как и раньше, я кралась через яблоневый сад и время от времени терла глаза из-за попадавшей в них грязи. Я чувствовала, как сильно бьется мое сердце, и понимала, что живу новой жизнью.
Да, у него были гости. Очевидно, не сын, а какая-то женщина. Большая стеклянная дверь была открыта, из комнаты долетали обрывки разговора. Может, это его жена? Согнувшись, почти на четвереньках, я подобралась еще ближе. Незнакомке было около сорока, но выглядела она плохо. На зеленой ткани блузки выделялось ожерелье в восточном стиле. Она беспрестанно курила. Да и Витольд, видимо, тоже выкурил немало сигарет. Ненавижу, когда так дымят! Если бы я была его женой, он бы давно это бросил. По полу покатилась пустая бутылка: женщина сердито пнула ее ногой. На столе стояла еще одна початая бутылка, а рядом с ней — два стакана, наполовину пустые.
Витольд говорил мало и очень тихо, так, что я вообще не могла ничего разобрать. Но женщина кричала высоким и резким, почти истерическим голосом. Мне сразу стало ясно, в чем дело: алкоголичка. Не то чтобы она была совсем пьяна, но в детстве я видела, как постепенно спивалась моя тетка, и мне показалось, что в этот вечер она вновь передо мной, воскресшая из мертвых.
Похоже, это была его жена. Вероятно, она бросала ему жестокие упреки, обвиняя в том, что их отношения разладились. Один раз я отчетливо услышала слова Витольда:
— Хильке, это был твой последний шанс, тебе ни в коем случае нельзя было прекращать! Теперь все начнется сначала!
Ага, наша Хильке не долечилась, сбежала из клиники для алкоголиков! Сзади, в прихожей, виднелись две нераспакованные дорожные сумки. Мне стало очень жаль Витольда: бедняга не заслуживал такой жены. Она забросила хозяйство и совсем не заботилась о муже и детях! Я начинала понимать, насколько Витольд несчастен.
Несмотря на то что стояла середина лета, под мокрыми деревьями было холодно. Я подобралась ближе еще на метр. Сверху сквозь ветки с шумом упало яблоко. Мне показалось, что Витольд и Хильке на секунду прислушались, но затем они вновь продолжили разговор, опять курили и выпивали. До сих пор я видела такие сцены лишь в кино. Они говорили запальчиво, бросая друг другу обвинения, стараясь уколоть побольнее, и не скрывали глубокой ненависти. Она называла его «Райнер», и это мне нравилось: значит, Витольдом он был только для меня.
Я еще долго прислушивалась, пытаясь унять слишком громко бьющееся сердце, чтобы эти двое не услышали его ударов, не приняли за тиканье механизма часовой бомбы. По привычке Витольд иногда принимался расхаживать взад-вперед по комнате, а один раз выбросил в сад непогасший окурок, который упал так близко, что я испугалась, как бы он не разгорелся ярче и не осветил меня. Сигарета потухла, и я решила уйти. Несмотря на сильное волнение, я чувствовала усталость, ведь было уже совсем поздно.
8
Игра слов. Фамилия Энгштерн созвучна с немецким словом engstirnig — ограниченный, недалекий.