Глаза Редианы сузились.
– Думаете, вы слишком хороши для такой работы?
– Конечно, – выпалила Энни, не успев подумать.
– Понятно.
– Нет, – возразила Энни. – Ничего вам не понятно. Я считаю, что и вы тоже слишком хороши для такой работы. Ни одна женщина не должна этого делать.
Губы Редианы дрогнули в слабой улыбке, но она лишь пожала плечами.
– Вы сами не понимаете, что для вас хорошо, а что плохо. За один день вы сможете получить больше, чем сейчас за целый месяц, да к тому же не испортите свою внешность тяжелой работой. Подумайте. Если передумаете, меня найти не трудно.
И она ушла.
Пару минут после ее ухода девушки шли молча, а потом Остра проговорила:
– Энни, я могла бы…
– Нет, – сердито оборвала ее Энни. – Трижды нет. Лучше мы никогда не попадем домой, чем такой ценой.
Когда они подошли к карензо на углу улицы Пари и Вио Фьюро, Энни все еще не пришла в себя от возмущения, но запах свежего хлеба прогнал все заботы, кроме мыслей о голоде. Пекарь – высокий, худой мужчина, всегда перепачканный мукой, – дружелюбно улыбнулся им, когда они вошли в лавку. Он срезал бритвой непропеченные верхушки с буханок деревенского хлеба, а его помощник аккуратно засовывал в печь новую порцию на лопате с длинной ручкой. Большая черная собака, лежавшая на полу, сонно посмотрела на девушек и снова опустила голову на лапы – они ее нисколько не заинтересовали.
Хлеб самой разной формы и размеров лежал горами в больших корзинах и бочках: золотисто-коричневые круглые буханки, огромные, точно тележные колеса, украшенные чем-то вроде оливковых листьев, батоны из грубой муки длиной с руку, маленькие булочки, помещавшиеся в ладони, хрустящие рулетики в форме яйца, присыпанные овсяными хлопьями, – и это только то, что бросалось в глаза при первом взгляде.
Девушки купили буханку теплого хлеба за два минсера и направились в сторону Перто Вето, где они жили.
Вскоре они оказались на улице, которая когда-то могла похвастаться роскошными особняками с мраморными колоннами и балконами, украшавшими окна верхних этажей, но сейчас девушкам приходилось пробираться среди осколков черепицы и пустых винных бутылок, вдыхая воздух, пропитанный вонью отходов.
Пробил четвертый колокол, и женщины с ярко накрашенными губами и в платьях с глубокими вырезами – занятые тем же, чем и Редиана, – уже собирались на высоких балконах, зазывая мужчин, у которых были деньги, и насмехаясь над теми, у кого их не водилось. Группа парней, расположившихся на потрескавшихся мраморных ступенях с кувшином вина, засвистела вслед Энни и Остре.
– Это герцогиня Хериланца, – выкрикнул один из них. – Эй, герцогиня, подари мне поцелуйчик.
Энни не обратила на него ни малейшего внимания. За месяц, прожитый на Перто Вето, она успела понять, что большинство из них безобидны, хотя порой изрядно досаждают.
На следующем углу они повернули, вошли в открытую дверь дома и поднялись на третий этаж в свои комнаты. Еще на лестнице Энни услышала голоса – з'Акатто и чей-то еще.
Дверь оказалась распахнутой настежь, и з'Акатто поднял голову, когда они вошли. Он был уже немолод – лет пятидесяти, с небольшим брюшком и сединой в волосах. З'Акатто разговаривал с хозяином дома, Осперо, примерно своим ровесником, но почти лысым и более плотного телосложения. Оба уже успели прилично набраться, судя по трем пустым винным бутылкам, что валялись на полу. Впрочем, это никого не удивило – з'Акатто редко бывал трезвым.
– Дена диколла, каснары, – поздоровался с девушками з'Акатто.
– Добрый вечер, з'Акатто, – ответила Энни. – Каснар Осперо.
– Что-то вы рано вернулись, – заметил з'Акатто.
– Да. – Энни не стала объяснять причину.
– Мы принесли рыбу и хлеб, – радостно сообщила Остра.
– Очень хорошо, – заявил старик. – К рыбе нужно белое вино. Может быть, верно.
– К сожалению, – сказала Остра, – у нас нет денег на вино. Осперо хмыкнул и достал серебряную монетку. Прищурившись, он пару минут ее разглядывал, а потом бросил Остре.
– На вино, моя прелестная делла. – Он помолчал немного, хмуро поглядывая на девушек, а потом покачал головой. – Знаешь лавку Эссероса на улице Мокрой Луны? Скажи ему, что я тебя прислал, пусть даст две бутылки верно, иначе я приду и вышибу ему мозги.
– Но я собиралась… – начала Остра.
– Иди, Остра, я приготовлю рыбу, – перебила ее Энни.
Ей не нравился Осперо. Он водил компанию с подозрительными типами, да и сам не особенно внушал доверие. С другой стороны, з'Акатто каким-то образом удалось уговорить его сдать им комнаты в кредит на неделю, и Осперо ни разу не сделал ничего плохого Энни, если не считать хмурых взглядов. Они рассчитывали на его относительную порядочность, и потому девушка придержала язык.
Энни отправилась в тесную кладовку, где отыскала бутылку с оливковым маслом и мешочек с солью. Затем она налила немного масла в глиняную сковороду, посолила рыбу с обеих сторон и положила в масло. Она с тоской вздохнула, в сотый, наверное, раз жалея, что они не могут позволить себе – или даже просто найти здесь – сливочного масла. Затем она накрыла сковороду крышкой и спустилась с ней по лестнице в маленький дворик, который они делили с другими жильцами дома.
Несколько женщин собрались около маленькой ямы с тлеющими углями. Места для сковороды Энни не нашлось, и она уселась на скамейке, дожидаясь, пока оно появится, и задумчиво глядя на скучные стены с облупившейся штукатуркой, – Энни изо всех сил пыталась представить себе, что сидит в саду замка своего отца.
Ее размышления прервал мужской голос:
– Добрый вечер, делла.
– Привет, Казио, – ответила она, не оборачиваясь.
– Как дела?
– Устала.
Она заметила, что на углях освободилось место, и встала, чтобы отнести сковороду, но Казио ее опередил.
– Позволь мне, – сказал он.
Казио, высокий, стройный юноша, немногим старше самой Энни, был одет в темно-коричневую куртку и пурпурные обтягивающие чулки. На боку у него висела рапира в потертых ножнах. С худого красивого лица на Энни внимательно смотрели темные глаза.
– Не слишком удачный выдался день?
– Полагаю, менее удачный, чем у тебя, – ответила она, протягивая ему сковороду.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что работа, которую ты себе нашел, наверняка дает множество возможностей расслабиться.
У него сделался озадаченный вид.
– И нечего прикидываться скромником, – добавила она. – Я сегодня разговаривала с Редианой. Она мне рассказала, чем ты занимаешься.
– Понятно, – вздохнув, проговорил Казио.
Поставив сковороду на угли, он палкой разворошил их, чтобы они распределились равномерно, и, вернувшись к Энни, уселся рядом с ней.
– Ты не одобряешь?
– Меня это не касается.
– И не должно касаться. Если ты помнишь, я делаю это ради тебя. Я пытаюсь заработать деньги, чтобы доставить тебя домой.
– И все же складывается впечатление, что мы не ближе к нашей цели, чем были месяц назад.
– Путешествие по морю – недешевое удовольствие, еще дороже – если никто не должен знать, какой груз находится на борту корабля. На улицах все больше людей, которые тебя ищут. Ты не знаешь почему?
– Я же тебе сказала, что не знаю.
До определенной степени это было правдой. Энни не имела ни малейшего представления о том, почему за ее голову назначена награда, но полагала, что причина в ее происхождении и видениях, которые тревожили ее даже наяву. Она знала – эти видения приходят к ней неспроста, кто-то или что-то насылает их…
– Я поверил тебе на слово, – сказал Казио. – И продолжаю верить. Но если у тебя появились какие-то подозрения…
– Мой отец богатый и наделенный властью человек. Это единственная причина, которая приходит мне в голову.
– У тебя есть какие-нибудь соперники, стремящиеся завоевать его любовь? Может быть, мачеха? Кто-нибудь, кто предпочел бы, чтобы ты не вернулась?
– О да, моя мачеха, – проговорила Энни. – Как же я могла забыть? Как-то раз она отправила меня в лес с охотником, которому приказала принести мое сердце. Я бы тогда умерла, если бы старик в меня не влюбился. Он отдал моей мачехе сердце кабана. А однажды она отправила меня за водой и не предупредила, что в ручье живет никвер, который с нетерпением ждал момента, чтобы очаровать меня, а потом съесть. Да, эти события, должно быть, что-то объясняют в моем нынешнем положении, хотя я и не подозревала ее, поскольку мой дорогой отец заверил меня, что она очень изменилась.