– Бред! – возмутился Марк. – Что ты несешь, подумай? Это же полная ересь!
– Насчет ереси – не возражаю, – сказал Вадим. – Остальное не убеждает.
– Тут и говорить не о чем!
– Тоже не довод. Что стало с тобой, Марчик? Раньше ты был убедительней. И тебя разъедает ржа догматизма?
– Просто научился отделять зерна от плевел.
– Это тебя Крепость научила, да? – грустно спросил Вадим. – Бедняга!
– Черт возьми, Вадим, тебе не надоела собственная блажь? Когда ты наконец научишься жить!
– И вовсе это не жизнь – выживание, – возразил он. – Тебя не тянет ночами на улицу?
– Зачем еще?
– Ну, на луну там повыть, за прохожими погоняться, кровицы испить…
– Идиот!
– Скорее маньяк, – поправил Вадим, – как следующая фаза догматика. И что станет конечным продуктом – нежить?
– Все, с меня хватит! – решительно произнес Марк. – Знаешь, дружок, тебе ведь лечиться пора – разве нормальному такое придет в голову?
– Может, и врача порекомендуешь?
Некоторое время хозяин разглядывал его, будто в прицел, затем молча поднялся и удалился в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.
– И кто тебя за язык тянул? – поинтересовалась Алиса. – Чем покушаться на святыни, лучше бы меня поимел – такое он еще стерпит.
– И тебе хорошо, верно?
– А тебе разве нет? – оскорбилась женщина. – Да ты и вправду блаженный! Хотя бы в этом Максик прав.
– Все забываю спросить: почему “Максик”? – поинтересовался Вадим. – Раньше ты так его не обзывала. Подразумевается старина Карл?
– Ну да: Марк – Маркс – Макс. Последнее время он стал таким идейным!
– И я о том же, – кивнул Вадим. – Должность обязывает, что ли?
– А может, он проникся? – возразила Алиса. – Ну, знаешь: общенародное благо, всегубернская семья, бескорыстная любовь к ближнему…
– Вот-вот, чтобы самому этой любовью и попользоваться, – подхватил он, – на халявку-то! Уж не об этих ли высоких идеалах ты вещаешь с экранов?
– Ты что, даже Вестей не смотришь? – удивилась дикторша. – Совсем-совсем?
– Господи, на кой мне эта деза! А тебя мне приятней лицезреть в натуре: я же не Марк – умею ценить красоту.
– Ах, Вадичек, а как он за мной ухаживал! – Женщина мечтательно зажмурилась. – Это же песня! Хвостиком увивался, под ноги стлался, ручки на себя грозился наложить. Вот ты бы так смог?
– Грозить? – уточнил Вадим. – Наверняка – нет.
– А повеситься?
– Вряд ли. Жизнь не исчерпывается любовью, даже большой. Впрочем, Марк никогда не любил “разбрасываться” и добивал цели последовательно: одну за другой. Сейчас он так же самозабвенно увлечен карьерой.
– Точно, – вздохнула Алиса. – И на меня ему плевать. Может, это к лучшему? По крайней мере, не мешает мне жить.
– Что ему теперь до тебя? Пройденный этап.
– Ну уж!..
– С карьерой это же ты ему поспособствовала, разве нет? Вряд ли Марк так быстро встал бы на ноги, да еще после прошлых заблуждений.
– Ну подсуетилась, да, – нехотя признала женщина. – Пришлось кое с кем сойтись ближе – из вершителей губернских судеб. Не чужой ведь.
– “Как не порадеть родному человечку?” – хмыкнул он. – Тем более, и самой перепадает немало.
– С чего ты сегодня такой сердитый – а, honey? – укорила Алиса. – На всех кидаешься, аки голодный wolf.
– Одиночества хочу, – вздохнул Вадим. – Достали меня сегодня!
– Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать?
Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключенным к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству – при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей!
– Ну, так чего?
– В общине-то? – Вадим засмеялся. – Перекусаю всех – от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей?
– Разве нет?
– Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, – а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюбленных, привязанных лицом к лицу? – Вадим покачал головой: – Может, наши управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, – расселить их по коммуналкам.
– По общинам, – поправила Алиса.
– Того пуще! Лично для меня это станет последним днем в Крепости.
– И куда ж ты денешься?
– Не пропаду, – заверил он. – “В жизни всегда есть место”, и я эти места знаю. На свое счастье люблю “разбрасываться” – в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие, что нас не просто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!..
– Попробуй только от меня сбежать! – пригрозила женщина. – Из-под земли достану!
– Ты же первая от меня отречешься – “прежде нежели пропоет петух”… Засим бросаю вас, – добавил Вадим, поднимаясь. – Чао, Алисочка!
До чего ж удивительны взращенные социализмом люди! – размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, – но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низвергнулось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, – но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив поданных на горожан и селян, старожилов и новоселов, спецов и трудяг, – и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили “золотую тысячу”, разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от “благородия” до “сиятельства” и “светлости” включительно, – а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех “товарищами” или, как сейчас, “братьями” да “отцами”? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются “высочества” да “величества” – ведь без них перечень неполон?
Вернувшись к себе, Вадим еще не успел запустить аппаратуру, как услышал в коридоре знакомые крадущиеся шаги, направляющиеся к его двери. Последние время эти полуночные визиты сделались такой же традицией, как и его собственные посещения Алискиных хоро м. Как всегда, гость удостоил дверь вкрадчивым стуком, хотя лучше других знал, насколько тонок у Вадима слух. А тот, как обычно, не отказал себе в удовольствии подыграть конспиратору, с десяток секунд подержав его перед входом в сладком неведении, вынуждая опасливо озираться на каждый шорох: столь поздние хождения по уже темным коридорам, мягко говоря, не поощрялись. Затем неслышно открыл дверь и буднично, словно Верещагин из “Белого солнца”, пригласил:
– Заходи.
Погрозив ему кулаком, гость прошмыгнул в сумеречную комнату, опустился в любимое кресло и тут же поджал под себя ноги в теплых носках, словно турок. Подождав, пока Вадим запрет дверь, осведомился:
– “Ну, что у нас плохого?”
– “А у нас в квартире газ”, – ответил хозяин. – Был.
Почему-то обоим нравилось цитировать старые фильмы и книги, в том числе детские, – может, оттого, что знали друг друга аж с тех времен, задолго до Отделения. А многие ли еще помнят тогдашние подробности?
Звали гостя Тимофей Филимонович Славин, проще говоря – Тим, с Вадимом он приятельствовал с первого курса одного престижного московского ВТУЗа, а после распределения угодил с ним в один город, причем добровольно: областный центр как-никак, не какое-то захолустье. (Зацепиться за Москву тогда мало кому удавалось.) Потом их пути надолго разошлись, и за длинную жизнь у обоих накопилось всякое. Но связей друг с другом они не теряли, а в последние месяцы их странная дружба обрела второе дыхание – как будто после многих крушений Тиму потребовалась надежная гавань, где он смог бы заделать пробоины, не опасаясь получить новые.
– Гля, чем разжился! – похвалился гость, выкладывая на стол банку с консервированными в собственном соку ананасовыми кольцами (любимой закусью морячков, с которыми одно время соседствовал Вадим, – даже в советское время это было дефицитом). – А? Уметь надо!