Скученные довоенные кварталы наконец раздвинулись, сменившись разрозненными высотными зданиями поздних застроек, между которыми было где разгуляться – ветру, машинам, людям. И даже упомянутым ночным проказникам, ибо как раз в здешних рощицах чаще случались убийства, прозванные в народе мясорубками. Может, дело в том, что в таких “спальных” районах проживала большая часть горожан. И еще, пожалуй, в Центре, но там бы садюг живо взяли в оборот. Ибо блюстителей за возводимой вокруг Центра стеной наверняка набралось бы не меньше, чем жильцов, – это не считая гардейцев. “Золотая тысяча” как никак, слуги народные!.. А по совместительству – “отцы” да “старшие братья”. Ну разве не забавно?
Наконец отвернув от шоссе, Вадим переключился на бег, с удовольствием разминая застоявшиеся суставы, разгоняя кровь. Маршрут был выработан давно: подальше от домов и тротуаров, отравленных людскими сознаниями, поглубже в чащи, пусть и такие. От воспрянувших мускулов на душе становилось легче, а духота словно бы отпускала. Надолго ли? И все же, кабы не вечерние пробежки, жить стало б и вовсе невмоготу. Жаль только, вволю тут не побегаешь: у нас и прежде не жаловали чудаков (странников?), а уж теперь!..
Будто проверяя себя на прочность, Вадим к обычному маршруту добавил сегодня изрядный крюк, чтобы наведаться в одно тоскливое место, в подробностях расписанное очевидцем… если так можно назвать того, кто застал от преступления только следы. Конечно, и тех сейчас уцелело немного: что не прибрали блюстители, затоптали зеваки, – но Вадим давно разуверился в умелости крепостных сыскарей, не говоря об их проницательности, а потому хотел взглянуть на все сам.
Разумеется, никого тут уже не было: слишком укромное местечко, в самой глубине запущенного сада. (И кой черт занес сюда девицу?) Даже блюстители не сидели в засаде, поджидая идиота-злодея, решившего невесть с чего полюбоваться содеянным, – прошли времена таких романтиков, канули в лету вместе с аналитиками-детективами, вроде Хомса. И в дело приходится вступать дилетантам – вроде Вадима.
Для начала он тщательно оглядел поляну, не обращая лишнего внимания на отпечатки, оставленные здесь в таком множестве, что грунт казался перепаханным, – но подмечая сторонние предметы. Блюстители не удосужились собрать от жертвы все части, так что несколько находок заставили Вадима содрогнуться. Однако глаз он не отвернул, даже присаживался на корточки, чтобы рассмотреть их в подробностях. Озадачила кость, довольно толстая и словно бы перекушенная мощными челюстями, – но с тем же успехом ее могли раздавить большие кусачки (Вадим видел такой фокус в одном старом фильме). Всякой ерунды отыскалось во множестве, но почти всё наверняка разбросала благодарная публика, а доблестные блюстители добавили. Идеальные условия для мокрушников! – в раздражении думал Вадим. Не успеешь замочить кого, как над местом проносится стадо восторженных баранов, а затем и овчарки пошныряют туда-сюда, имитируя деятельность… Они что, специально?
Вадим осмотрел ветви, подмечая куда больше других. Но и там зеваки постарались, наследив везде, куда смогли дотянуться. Бедняги – их же пичкают только тивишными программами, бездарными и выхолощенными. Вот и приходится добирать зрелищ: к примеру, поглазеть на девичьи трупы, будто пропущенные через мясорубку. Забирает, а?
По спирали Вадим принялся обходить полянку, круг за кругом, пока не наткнулся на оброненную кем-то монету, довольно крупную по номиналу. Прежде, еще до Отделения, он и эту находку занес бы в разряд малозначащей ерунды. Однако сейчас деньги не разбрасывали по полянам, словно мусор, – хотя бы потому, что в Крепости они мало у кого сохранились. Служивому люду, отоваривающемуся в кормушках, монеты без надобности. Вдобавок можно и погореть, ежели попадешься. Ибо наличие деньжат наводило на подозрения: не шляется ли их владелец по крутарским зонам, втихаря разлагаясь? А загреметь по такой малости в селькомунну никому не хотелось. Впрочем говорили, будто отдельным блюстам денежки полагаются – чтобы те могли надзирать и за крутарями, не привлекая внимания. Правда, Вадим цинично полагал, что доверенные соглядатаи больше “оттягиваются” в кабаках да со шлюхами (о этот сладостный дух разложения!), чем радеют о порученном деле, – но здесь им даже сочувствовал. В любом случае, подобных шустриков не стали бы привлекать к расследованию банальных убийств. И кто ж тогда посеял монетку – неужто все-таки замешаны крутари? “Пошла муха на базар…” И вправду, что ли, наведаться к ним? Вдруг чего знают…
Как уже поминалось, единый некогда город был разделен теперь на три плохо стыкующиеся части: пресловутую Крепость, все теснее смыкавшуюся вокруг Центра, но кое-где выпустившую отростки до окраин; беспорядочно разбросанные “вольные зоны”, где жировали частники с крутарями; и районы, не пригодившиеся ни тем ни другим, пустующие либо заселенные маргиналами – опустившимися бездельниками и побирушками, которых гоняли брезгливые крутари, а от блюстителей они бегали сами, потому что в Крепости их ловили и направляли в сельские коммуны, удрать откуда было непросто.
Подбрасывая монетку на ладони, Вадим задумчиво созерцал загаженное обмелевшее озерцо, в темные воды которого давно не тянуло окунуться. По ту сторону, на изрядном удалении, мелькали одиночные фигуры, торопясь пересечь одичалый, погруженный в сумерки парк, тревожно шелестящий ветвями. Слухи о новой мясорубке уже разошлись по Крепости, и никому не хотелось из зрителя превратиться в участника. Хотя, говорят, дважды в одну воронку… Не желаете проверить?
Итак, варианты. Конечно, после подобных эксцессов первыми на ум приходят именно крутари: во-первых, у нас принято искать виновников на стороне; во-вторых, уж они не устрашились бы изрубить человека на куски – если в этом была выгода. Но что за польза вытворять такое с безобидной и глупенькой девицей, никоим боком их не касавшейся? В худшем случае крутари устроили бы с ней группешник, хотя это противно их кодексу. Даже убивать бы не стали: зачем – кому она сможет пожаловаться? Эти ребята брали, чего хотели, а что не могли взять, покупали или выменивали. Но не злобствовали без причины, и расстройством психики страдали редко.
Следующими из посторонних следовало помянуть маргиналов, которые и вовсе невесть о чем думают. Мало что им взбредет в голову? Детей-то они точно таскают. А уж чего делают с ними дальше: сжирают ли, воспитывают на свой лад, заставляют танцевать нагишом вокруг костра, бия в бубен, – про то ведают лишь репрессоры. И если стая этих лохматых, провонявшихся, засыпающих на ходу… Нет, на гиен они не тянут, как бы ни хотелось. Да гиены и не управились бы с таким эффектом: здесь ощущались хищники покрупней!
Еще болтали о некоем жутком зверье, с недавних пор заведшемся в губернских лесах и, якобы, сильно досаждавшем глухоманцам. Однако кто из крепостных видел в последнее время хоть одного глухоманца, не говоря про зверей? Из ближних сел еще заглядывали в город, но в Крепость – никогда. Ибо подчиненные ей селяне смирненько сидели по своим коммунам, будто по кочкам, и ждали нечастых блюстительских обозов, поставлявших коммунарам наборы – по слухам, и вовсе нищенские. Все-таки городские жила сытнее, потому как ближе к правителям: а ну как воззавидуют?
Нет, решил Вадим, если зверье существует, то в город носа не кажет, иначе бы засекли. Может, как и меня, его напрягает здешняя атмосфера; или же его сюда не пускают, накрыв Крепость невидимым колпаком, как сделали это с губернией, – но звери тут ни при чем. Кто сие вытворяет, не так приметен, к тому ж умеет не мозолить глаза – это человек… во всяком случае, по виду. А что за потемки в его душе, покажет вскрытие. Дай бог, чтобы этим пришлось заниматься не мне.