– “Алло, мы ищем таланты”? – хмыкнул он. – Будете пестовать и ро стить их с пеленок?
– Это грандиозная общегубернская программа, поддержанная всеми Главами, вплоть до Первого, – с гордостью подтвердила Алиса. – Ты бы видел Студию – это такая громада, такое великолепие, такой храм искусств!..
– Ну, лично мне он больше напоминает всегубернского спрута, изготовившегося разбросать щупальца от Центра “до самых до окраин”, чтобы придушить ростки, хоть сколько-нибудь взошедшие над “грязью”.
– Что за чушь, Вадичек? У нас такие люди – раньше они по всему Союзу гремели!..
– Раньше-то – да, а теперь один гром и остался. И что может зародиться в пустоте – чудовища? Хуже нет, когда уходит талант. Зато как они теперь любят прописные буквы и восклицательные знаки!
– Думаешь, выдохлись? Вот и неправда. Взять хотя бы нашего Режиссера…
– Ну как же: сам Банджура, Венеамин Аликперович, – главный громовержец! – Вадим рассмеялся. – Уж он приголубит!..
Старичок сей и впрямь прославился неуемной эрекцией, словно бы разжившись болезнью незабвенного Распутина, и теперь благоволил к молодежи с особенной теплотой.
– Не понимаю твоего упрямства, – с досадой сказала Алиса. – Экий гордец выискался! Тебе на роду написано быть с нами – чего ж ты кочевряжишься?
На минуту женщина забыла о своей роли совратительницы и заговорила от души. Вот такой она нравилась Вадиму куда больше, к такой Алисе он и приходил – с такой даже можно было дружить.
– Мне – с вами? – удивился он. – Алисочка, окстись! Чтобы я вместе с вами тянул эту мякину? Да я смотреть на нее не могу, не то что делать!
– Во-первых, это не мякина, – возразила Алиса. – По крайней мере, не все. Во-вторых, никто не собирается навязывать тебе… – Она осеклась, сообразив, что перегибает. Неуверенно добавила: – Но ведь попробовать можно?
– Зачем? Ты не хуже меня знаешь, что никто в Студии не захочет подставляться – даже за твои прекрасные глаза. Меня либо вышвырнут, либо попытаются причесать подо всех и по-своему будут правы, потому что за последние годы публика настолько привыкла к этой жвачке, что любое отклонение посчитает за оскорбление. Они выросли на этом, понимаешь? Целое поколение! А ведь когда-то…
Да уж, когда-то, еще на памяти Вадима, у людей был выбор. Пусть не богатый, но все ж таки. Тогда и книги еще не вышли из обихода, а ныне у многих ли они сохранились? С тех пор, как накрылись немногие местные издательства, а приток извне перекрыли…
– Каждый раз забываю, сколько тебе лет, – сказала Алиса, завороженно на него глядя. – Ты вправду ровесник Марка? С ума сойти!
– Заблудился во времени, – смущенно ухмыльнулся Вадим. – Иногда такое случается. Вообще, это несправедливо: только начинаешь понимать жизнь, как в мозгу уже возникают накатанные борозды и мысли катятся по ним, словно карусельные лошадки взамен настоящих скакунов. А жизнь тем временем уходит вперед, и от прежнего опыта мало проку.
– Да уж, хорош! – Она взъерошила ему волосы. – Красишь?
– Волосы? За кого ты меня держишь!..
– Раньше у тебя было полно седых.
– Кальция, видимо, не хватало, – объяснил Вадим. – Теперь сижу на одной морковке, а яйца пожираю вместе со скорлупой.
Раньше у него и пропорции были иные, да и рост меньше. За последнюю дюжину лет Вадим существенно перестроил тело, и если б Алиса не виделась с ним так часто (и не любила себя столь сильно), то наверняка бы это заметила. Но не видит – и слава богам: хлопот меньше.
– Это что, – не удержался он от похвальбы, – у меня еще и зубы растут!
Алиса засмеялась, не поверив. Затем вдруг коснулась ладонью пояска, неуловимо двинула плечами – в единый миг халатик слетел с нее и закачались освобожденные груди. Все, как он хотел.
– Нравлюсь тебе? – спросила Алиса, глядя на Вадима в упор. – Фу, какой смешной – невозможно! Хочешь, чтоб я тебя изнасиловала?
Ее округлые мягкие формы лишились последних покровов, и заветные прелести Алисы теперь были выставлены, точно на витрине. Однако на теле оставалось так много разнообразной мелочевки, включая неуместные туфли, что она казалась не столько голой, сколько раздетой. Чтобы довести такую порочную, развращенную наготу до абсолюта, следовало, видимо, обнажить только запретные места, прикрыв остальное, – но тогда стало б уже не до массажа. Впрочем, в прежние разы Алиса не стеснялась встречать Вадима в одних чулочках (ажурных, на резинках) и корсете (весьма нарядном), якобы, не успев переодеться в домашнее, и благосклонно предоставляла довершать туалет уже ему. А иногда она любила разгуливать по квартире в бархатных, отороченнных мехом сапожках и просторной шелковой рубашке до середины ягодиц – все! Кому не нравится, пусть не смотрит. Такие вот странные игры.
– Ладно, займемся делом, – сказал Вадим, со вздохом убирая гитару. – Ну-ка, милая, раскладывайся!
Выпятив челюсть, он подошел, сел у Алисы в ногах, вдруг дернул за щиколотки – и с коротким визгом она опрокинулась на спину, теряя туфли. Наклонясь, Вадим, провел ладонями по ее бокам, животу, бедрам. Сосредоточился, вслушиваясь в пальцы, но сладостное трепетание плоти смазывало картину. На его касания большинство женщин реагировало избыточно сильно, словно он был заряжен по-иному, – однако Алиса и тут превосходила всех.
– Кошка похотливая, – проворчал Вадим. – Расслабься, ну!
– Ну хоть чуточку, – жалобно попросила женщина. – Ну Вадичек, ну родненький – kiss me!..
– Смени пластинку, – строго велел Вадим. – Чуточкой здесь не отделаешься, будто сама не знаешь!
Одним движением он перевернул женщину на живот и тем же способом прослушал ее: от холеных ступней поднялся по плавному склону голеней и бедер, перевалил через упругие холмы ягодиц, скатившись к узкой пояснице; затем одолел новый пологий подъем – к тонким лопаткам, под которыми плющились все те же докучливые груди; и снова поехал вниз – к длинной шее, восхищавшей стольких зрителей и такой удобной для обхвата… Что за мысли? – Вадиму вдруг сделалось зябко. Что-то его беспокоило здесь – но что? По всему протяжению кожа была безупречна, никаких неприятных осязательных ощущений, гладить – одно удовольствие. И это при ее образе жизни – дал же бог здоровья, нет бы кому другому!.. Может, попробовать глубже?
Вернувшись к ступням, Вадим тщательно исследовал розовые подошвы, зондируя нервные выходы. И здесь все было в норме – на удивление. Тогда он напряг пальцы и вновь двинулся по тому же маршруту. Но теперь проминал плоть до самых костей, разминая волокна, выравнивая позвонки. Это не было обычным массажем – во всяком случае, не только им. Своим мысле-облаком Вадим будто пропитал тело Алисы и, не покушаясь на чужие владения, контролировал ее реакции, чтобы такой обратной связью подправлять свои действия. Уже давно он изучил здешнюю территорию, поделив на множество зон – в зависимости от мощности токов, сходивших с ладони. Женщина наконец обмякла, только чуть слышно постанывала сквозь стиснутые зубы. И снова, только Вадим добрался до ее шеи, как пальцы ощутили тревожный холодок. Что за черт?
Перевернув Алису на спину, он разглядел на ее щеках слезы.
– Ну-ка подбери слюни, – скомандовал Вадим. – Ишь, сладострастница!
Всхлипнув, Алена безжалостно стиснула ладонями матовые полушария.
– Будто трех мужиков через себя пропустила, – пролепетала она, с трудом ворочая языком. – Боже, тебе б над нашим “папочкой” поработать!..
– Да ты уж поработала – под ним, – огрызнулся Вадим. – Тебя-то хоть трогать приятно… Слушай, – возмутился он, – где ты шлялась вчера? Какой-то гадости набралась – и разыщет же!
Закончив с бедрами, Вадим благополучно обогнул грозный провал, поросший курчавым волосом, как следует потрудился над животом (покушать Алиска любила), затем принялся за окрестности грудей – если бы не его старания, такая масса давно бы провисла до пупка.
– Захватано все, – ворчал он беззлобно. – Проходной двор, шлюха…
Забывшись, Вадим снова коснулся шеи, и пальцы вдруг словно током скрутило, так плотно они сомкнулись вокруг, капканом вдавившись в нежную плоть. С трудом Вадим разомкнул их, отвел в сторону, выдохнул. Ну что, нужны еще доказательства?