Опыт показал, что обращение к судейской комиссии совершенно бесполезно, так как в состав этой комиссии входят судьи первой инстанции, назначаемые министром внутренних дел. В демократической Англии никому так и не пришло в голову, что судей следовало бы выбирать. Поскольку судьи не только назначаются министром внутренних дел, но и подвластны ему, было бы неразумно рассчитывать на их помощь в борьбе против дискриминации, проводимой их высокопоставленным шефом. Узнав об этом неписаном правиле, я сразу же перестал подавать петиции министру и начал обращаться только к судейской комиссии. Свои устные заявления этой комиссии я обычно заканчивал словами: «Я знаю, что вы не удовлетворите мою просьбу, и обращаюсь к вам только для того, чтобы иметь право написать члену парламента. Я еще вчера написал это письмо, в котором упоминаю, что безуспешно обращался к вам. И я отправлю это письмо, как только выйду, от вас». В Англии совершенно не принято говорить прямо, без обиняков. Подобные заявления крайне раздражали слушающих меня судей, тем более что через несколько минут они действительно неизменно сообщали мне, что не могут удовлетворить моего ходатайства.
К июлю 1961 года я уже успел получить отказ министра внутренних дел освободить меня от особого режима и, таким образом, получил право жаловаться члену парламенту. Я долго размышлял, выбирая подходящего адресата. Из газет мне было известно, что примерно пять членов парламента проявляют большой интерес к условиям содержания заключенных и нередко помогают им. Так как я собирался жаловаться на члена правительства консерваторов, то разумнее было обратиться к члену парламента, находящемуся в оппозиции, то есть к лейбористу. В конце концов я решил написать известной лейбористке госпоже Барбаре Касл. По мнению большинства опытных заключенных, с которыми я советовался, только у нее могло хватить смелости выступить в мою защиту. Оказалось, что это далеко не так. У г-жи Барбары Касл не хватило смелости. Вот ее ответ от 14 июля 1961 года:
«Уважаемый господин Лонсдейл!
Благодарю Вас за письмо. К сожалению, я получаю так много писем из тюрем Ее Величества, что теперь могу заниматься делами лишь тех заключенных, которые раньше жили в моем избирательном округе. Поэтому я вынуждена просить Вас обратиться с Вашим делом к члену парламента Вашего округа.
Искренне Ваша
Барбара Касл».
Оставалось лишь- последовать совету госпожи. Касл. Я попросил своего адвоката переслать мое письмо члену парламента от моего избирательного округа. Им оказался некий Джеффи Джонсон-Смит, консерватор и один из самых молодых членов парламента того созыва. Мне было суждено вступить с ним в длительную и, в общем, почти безрезультатную переписку. 16 сентября я получил от него написанное от руки письмо следующего содержания:
«Уважаемый господин Лонсдейл!
Как только я получил Ваше письмо, пересланное мне госпожой Барбарой Касл и с целью избавить Вас от необходимости писать мне, поскольку мне известно, что Вам разрешено посылать ограниченное число писем, я сам написал господину Майклу Харду с просьбой подтвердить, являетесь ли вы моим избирателем. Господин Хард, который был в отъезде, сейчас сообщил мне, что вы действительно мой избиратель. Настоящим письмом я хочу сообщить Вам, что займусь Вашим делом с властями.
Искренне Ваш
Джеффи Джонсон-Смит».
Однако добрые намерения Джонсона-Смита быстро иссякли. Его обращение к властям не принесло мне сколько-нибудь ощутимой пользы. Не следует думать, что я питал иллюзии по поводу возможности достижения каких-либо улучшений в режиме моего тюремного содержания, ибо прекрасно сознавал, что все нарушения тюремных правил в отношении меня производились по инициативе министра внутренних дел. Моя переписка преследовала двоякую цель. Во-первых, документально доказать, что в отношении меня проводится систематическое нарушение тюремных правил и инструкций. Во-вторых, ничто так не поддерживает, на мой взгляд, морального духа и сил попавшего в трудное положение человека, как борьба с противником. К тому же неуклюжие увертки властей, безуспешно пытавшихся выдать черное за белое, зачастую страшно забавляли меня. А это важный фактор в скучном тюремном существовании…
Чтобы не занимать внимание читателей всеми перипетиями моих посланий, могу сказать, что я, как правило, получал отказ по всем пунктам. Впрочем, однажды в одном из традиционных отказов было упомянуто, что вопросы о моем переводе в центральную тюрьму и разрешении посещать вечерние занятия «находятся на рассмотрении». В конце ответа министр сообщал мне, что разрешает подать на него жалобу королеве. Видимо, для министра это было неплохой, хотя и довольно-таки окольной возможностью обратить внимание Букингемского дворца на рвение, которое он проявляет. Я не питал никаких иллюзий относительно результатов моей жалобы королеве, хотя эта дама должна была бы быть снисходительной ко мне. Ведь я когда-то был членом Королевской заморской лиги, патронессой которой она состоит. Более того, она почти ежегодно обедала с членами лиги. Жалобу королеве я послал, помнится, 10 марта. В ней были изложены мои претензии к полиции и контрразведке. Я также обвинил министра внутренних дел в укрывательстве преступников, укравших у меня деньги и имущество. Ответ королевы был сравнительно быстрым. Прошло всего лишь 38 дней. Нельзя не пожелать, чтобы министры Ее Величества брали с нее пример и не тянули с ответами по восемь месяцев. Ответ Букингемского двора цитирую по памяти, так как он был только зачитан мне. Итак:
«Ваша жалоба была изложена королеве, но поскольку министр внутренних дел не сделал никаких рекомендаций, королева не дала никаких указаний». Другими словами, круг замкнулся. Жалоба на министра внутренних дел не дала никаких результатов, так как министр не сделал никаких рекомендаций в отношении жалобы на него самого.
В январе 1963 года, после того как мне отказали в разрешении дать задание своим адвокатам передать Джонсону-Смиту необходимые сведения, я предложил достопочтенному члену парламента навестить меня в тюрьме. При личной встрече, писал я, он узнает много интересного, о чем мне не разрешается писать. В своем ответе Джонсон-Смит полностью игнорировал мою просьбу о личной встрече с ним. В общей сложности я предлагал ему это пять раз, и он ни разу не среагировал на эти предложения. Я обвинил его в том, что он увиливает от этого вопроса, что ему не хватает мужества открыто отказать мне в моей просьбе. Уважаемый член парламента молча проглатывал различные обидные для него намеки и продолжал упорно обходить этот щекотливый вопрос.
Примерно в это же время моя жена обратилась к министру внутренних дел Англии с просьбой разрешить ей переслать мне продовольственную посылку. При этом она ссылалась на долгий срок моего заключения, а также на недостаток витаминов и жиров в тюремном рационе. Пять месяцев она терпеливо ждала ответа, а я тем временем бомбардировал Джонсона-Смита просьбами заставить министра внутренних дел дать какой-либо ответ на письмо жены. Убедившись, что министр не собирается ей отвечать, жена решила, как говорится, взять быка за рога и отправила мне эту посылку, что называется, де-факто. Ее прибытие вызвало в тюрьме переполох, о котором я узнал через свои «криминальные», связи в тот же день. Прошла неделя. Меня вызвал начальник тюрьмы. Он сообщил, что на мое имя пришла продовольственная посылка, но министр не разрешил ее выдать. Убедившись, что я не собираюсь реагировать на это заявление, начальник добавил, что я должен сказать ему, как с ней поступить. «Пошлите ее журналисту мистеру Фреду Снеллингу», — ответил я. Через неделю Фред, а он был знаком мне, сообщил, что получил посылку, а в августе 1963 года он написал мне, что в Англии снимают фильм «Сеть шпионов», который в ближайшее время должен выйти на экран. В основу фильма была положена наша история. Меня должен был играть специально приглашенный для этой цели канадский актер. Зная нравы буржуазной прессы и кинематографа, я легко мог представить себе, что это будет за фильм. Формально для выпуска в Англии фильма о реальном и живущем человеке требуется его разрешение. На заключенных это положение распространяется лишь теоретически, особенно если у них нет родственников на воле. Я решил сделать все, что было в моих силах, чтобы либо не допустить выхода фильма на экран, либо как-то повлиять на его сценарий.