Перед тем как свернуть на боковую дорожку, похожую на темный туннель меж двух темно-зеленых стен живой изгороди, Кольцов оглянулся через плечо на красивый внутренний дворик. "Мерседес" Ненашева по-прежнему торчал на бетонированной площадке возле гаража – господин депутат все еще оставался на территории комплекса, и майору опять стало интересно, что он тут делает. Водителю Ненашева наскучило чтение газеты, и он выбрался из машины и разминался, старательно оттирая с ветрового стекла какие-то несуществующие пятнышки. Кольцов поймал себя на острой неприязни к этому незнакомому человеку и мысленно покачал головой: водитель скорее всего был тут совершенно ни при чем и о делах своего хозяина знал не больше, чем сам Кольцов.
В сумрачном узком коридоре между двумя идеально ровными черно-зелеными стенами живых изгородей было заметно прохладнее, чем на открытом месте. Кольцов медленно двигался вперед, ощущая, как подмокшая потом под ремнями наплечной кобуры рубашка, остывая, холодит разгоряченную кожу; увесистый черный брусок портативной рации оттягивал карман брюк. Дорожка была не прямая, она плавно изгибалась из стороны в сторону, так что конца ее майор видеть не мог, и ему оставалось только гадать, куда она его приведет. Впрочем, это было ему глубоко безразлично: в конце концов, в данный момент он не работал и даже не притворялся, что работает, а просто гулял, убивая излишек свободного времени.
Справа послышался негромкий плеск воды. Живая изгородь расступилась, и Кольцов увидел на идеально ровной зеленой лужайке небольшой мраморный фонтан, а возле фонтана – уютную решетчатую беседку, до самой крыши увитую какими-то ползучими растениями с кричаще яркими, пестрыми цветами. Кольцов припомнил план территории комплекса и сообразил, где находится – чуть правее западного крыла, между наружной оградой и хозпостройками. Местечко было тихое, уединенное, будто нарочно созданное для неспешных размышлений или приватных, сугубо конфиденциальных бесед. Кольцов немного постоял в просвете живой изгороди, любуясь тем, как поблескивают на солнце струи фонтана и сверкают в подстриженной траве оставшиеся после утреннего полива капли, а потом шагнул вперед, намереваясь подойти к беседке поближе и осмотреть ее – понятное дело, на предмет обеспечения безопасности. В том, что ему просто хочется посидеть в тени и выкурить сигаретку, разглядывая мокрые каменные завитушки фонтана, Кольцов не признавался даже себе – в служебное время подобное сибаритство было запрещено, а вне службы он попросту не имел доступа в места подобные этому райскому уголку.
Он успел сделать всего один короткий шаг, но это коренным образом изменило ситуацию. Меж зеленых побегов, оплетавших беседку, мелькнуло что-то белое, и сейчас же тренированное ухо телохранителя различило доносившиеся до него сквозь плеск струй негромкие голоса. В беседке кто-то был, и майор почел за лучшее остановиться и отступить назад, пока его тут не застукали, поскольку, строго говоря, делать ему здесь было ровным счетом нечего.
Самым краешком сознания он подумал, что ведет себя сегодня как-то странно, будто сам, нарочно, ищет приключений на свою голову, – думает о каких-то посторонних вещах, лезет, куда не велено, бродит, где не положено, в то время как надлежит ему быть собранным, дисциплинированным и делать только то, что приказывает начальство. А если начальство ничего не приказывает, следует тихонечко стоять на месте и смотреть в оба – так, на всякий случай, как бы чего не вышло. Оно, конечно, не страшно, особенно если о его поведении никто не узнает, но все-таки... как-то...
Разобрать, о чем говорят в беседке и кто именно говорит, Кольцов не мог – далековато было, да и фонтан мешал своим плеском, – и он совсем уже было собрался повернуть назад, но тут плети ползучих растений дрогнули, задетые кем-то изнутри, и развязный начальственный голос громко, явно завершая разговор, произнес:
– В общем, ты все понял. Главное, не облажайтесь, как в прошлый раз. Тоньше надо работать, дорогой, тоньше!
В ответ послышалась неразборчивая реплика, произнесенная с кавказским акцентом.
– А кто виноват? – еще громче спросил первый голос, и на крылечке беседки вдруг появился депутат Ненашев. Он стоял к Кольцову спиной и смотрел внутрь беседки. Майор поспешно отступил под прикрытие живой изгороди. – Кто виноват, я тебя спрашиваю? Папа Римский? Это же надо было сообразить – генералу ФСБ после второго стакана деньги предлагать! Ты не хмурься, Ашот, – продолжал он чуть мягче, – ты ведь знаешь: я делаю, что могу. Ты пойми: возможности у меня большие, но не безграничные. Есть дела, которые я сам, своей властью, решить просто не в состоянии. И это дело как раз из их числа. Что я могу, так это подсказать ему насчет вашего комплекса – дескать, прекрасное место и люди отличные, сам президент не брезгует, планирует туда наведаться, – а дальше все будет зависеть от вас.
Он отступил на шаг, и из беседки вышел его собеседник – такой же смуглый, коренастый и грузный, как Аршак, но, в отличие от директора комплекса, одетый в яркий спортивный костюм патриотической красно-сине-белой расцветки и новенькие кроссовки. Поверх видневшейся в вырезе куртки белоснежной футболки висел на кожаном шнурке электронный секундомер, а из-под футболки буйно выпирала жесткая черная растительность, аккуратно обрезанная и сбритая чуть выше ключиц. Правое ухо у Ашота было заметно деформировано и плотно прилегало к черепу, а левое, тоже деформированное, наоборот, оттопыривалось – похоже, голова кавказца пережила не одну сотню борцовских захватов.