– Кофе хотите, Федор Филиппович? – спросил Глеб таким непринужденным тоном, словно это была не рабочая встреча на конспиративной квартире, а дружеские посиделки. – У меня и коньяк есть.
– А кокаина и девочек у тебя, случайно, нет? – сердито спросил Потапчук. – Знаешь ведь, что мне нельзя.
– Ах да! – делая вид, что спохватился, воскликнул Сиверов. – Ну, тогда рюмочку корвалола. Или брома. А?
– И горсточку валидола на закуску, – проворчал генерал.
– Так точно, – четко, по-уставному, подтвердил Глеб. – Разрешите выполнять?
Федор Филиппович покосился на него с огромным недоверием.
– У тебя что же, все это имеется?
Глеб улыбнулся.
– Не все, конечно, но поверьте, умереть от сердечного приступа я вам в случае чего не дам.
– Да ну?! – изумился генерал.
– Конечно. А то возись с вами потом... Вы представляете, что это такое – незаметно вынести упитанного генерала ФСБ из конспиративной квартиры? Сиди тут, дожидайся темноты, пакуй вас в ковер, а потом по лестнице волоки... Что у меня, много лишних ковров?
Федор Филиппович некоторое время смотрел на него с немым укором, а потом вздохнул и отвернулся.
– Никакого уважения, – констатировал он. – Ни к возрасту, ни к званию... Ковра ему жалко! И вообще, при чем тут ковер? У тебя ж его нет!
– Нет, потому что он здесь лишний. Вот я вам и докладываю: лишних ковров, чтобы вас в них паковать, у меня нет. Ни одного. Придется в газеты заворачивать, у меня их много, а это такая морока!..
– Не дождешься, – проворчал Федор Филиппович и, подумав, добавил: – Вообще-то, если есть валидол, я бы не отказался. Забыл, понимаешь, таблетки в кабинете, а лестница у тебя... Крутая у тебя лестница, Глеб Петрович. На ней только пожарников тренировать да еще горноспасателей.
Глеб бросил на него быстрый обеспокоенный взгляд, присел на корточки возле тумбы письменного стола, выкопал из вороха разрозненных бумаг валидол и протянул генералу. Потапчук захрустел упаковкой. Сиверов поспешно отвернулся, чтобы не смотреть на эту печальную картину. Он умел владеть лицом, но не без оснований подозревал, что Потапчук видит его насквозь и непременно заметит жалость, притаившуюся в глубине его глаз. А если заметит, не миновать Глебу разноса...
Впрочем, Потапчук действительно видел Сиверова насквозь и понял, о чем он думает, даже не глядя в его сторону.
– И нечего отворачиваться, как будто я тут генитальные ванны принимаю, – сказал он, причмокивая положенной под язык таблеткой. – Доживешь до моих лет – узнаешь, что это за удовольствие. Лестница у тебя здесь действительно крутая, понимаешь. В общем, старость не радость, а биологическое состояние организма...
– Промолвила старушка, обгоняя электричку, – с облегчением подхватил Глеб. Шутил генерал сегодня как-то странно, но все-таки шутил, и это вселяло оптимизм. – Что с вами сегодня, Федор Филиппович? – все-таки спросил он, включая электрический чайник и доставая с полки коробку шоколадных конфет. – Приболели?
– Это не я, – подумав, возразил генерал, – это мир, как ты выразился, приболел. Даже ты не в себе – встречаешь меня с заряженным пистолетом за поясом.
Глеб с трудом удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Он совсем забыл про пистолет, а генерал, разумеется, заметил оружие, когда он наклонился, чтобы найти валидол.
– Пистолет – это мой рабочий инструмент, – объяснил он, стоя лицом к открытому шкафчику и с ненужной старательностью перебирая коньячные рюмки, которые ничем не отличались друг от друга. – Я без него, как без одежды.
– А уши почему красные? – спросил Потапчук.
Глеб знал, что уши у него ни капельки не красные, но спорить не стал, потому что в целом генерал описал ситуацию верно: ему действительно было неловко из-за этого дурацкого пистолета. И что это ему вздумалось встречать Федора Филипповича, вооружившись до зубов? Ей-богу, затмение какое-то...
Он поставил на стол перед Федором Филипповичем коньяк и рюмки, а потом подошел к окну и выглянул наружу. Черной "Волги" перед подъездом не было, у водителя хватило ума и выучки отогнать ее подальше, чтобы не отсвечивала, где не следует. Обернувшись, Глеб наткнулся на внимательный и немного насмешливый взгляд генерала.
– Это было такси, – сказал Федор Филиппович. – Обыкновенное радиотакси, понял?
– Понял, – сказал Глеб и, вынув из-за пояса, бросил в ящик стола тяжелый крупнокалиберный пистолет. При этом стоявшая в ящике открытая коробка с патронами перевернулась, три или четыре патрона выпали из нее и, как живые, попрятались среди бумаг, сигаретных пачек и карандашей. Сиверов не стал их подбирать и развивать тему радиотакси не стал тоже: все было ясно без слов, генерал купил его, как маленького.
– Что-то ты, я вижу, нервничаешь, – сказал Потапчук и воровато, как кот на сметану, покосился на коньяк. Здоровье у него в последнее время стало не то, и госпожа генеральша ревностно следила за тем, чтобы Федор Филиппович вел исключительно здоровый образ жизни. Если бы могла, она бы запретила ему даже работать; если этого не произошло до сих пор, то лишь потому, что жена генерала понимала: без работы он долго не протянет, угаснет за каких-нибудь полгода.
– Осень, – повторил Глеб и налил себе и генералу по чуть-чуть коньяка. – Унылая пора, очей очарованье... Ломота в костях, тревожные предчувствия и все такое. Давайте выпьем, товарищ генерал. Успокаивает, расширяет сосуды... Врачи рекомендуют, знаете ли.
– С хорошими врачами ты знаешься, – завистливо пробормотал Потапчук, нюхая рюмку. Коньяка в рюмке было совсем мало, и генералу это явно не нравилось. – А эти твои медики, случайно, не рекомендуют выкуривать после каждой рюмочки по сигарете?
– Они бы порекомендовали, – сказал Глеб, наполняя кипятком чайник с заваркой и возвращаясь к своей рюмке, – да только, знаете... В общем, у некоторых пациентов такие жены, что им медицинская наука – не указ. И не просто не указ, а... Ну, словом, медикам тоже жить охота.
Генерал недовольно фыркнул в рюмку.
– Очень смешно, – проворчал он. – Тебя бы в мою шкуру, умника. Посидел бы на леденцах... Хотя, с другой стороны, один юморист верно заметил, что лучше гипс и кроватка, чем крест и оградка.
– М-да, – сказал Глеб, не зная, что еще ответить. Настроение генерала нравилось ему все меньше.
– Ну, будем здоровы, – сказал Федор Филиппович и медленно, смакуя каждую каплю, выпил коньяк. – Эх, хорошо! Сейчас бы в самом деле закурить... Ты не обращай на меня внимания, – добавил он, уловив замешательство Слепого. – Настроение у меня сегодня...
– Просто плохое? – спросил Глеб. – Или это связано с работой?
– Это связано с заботой, – вздохнул генерал. – С заботой о тебе, Глеб Петрович. Есть мнение, что московская осень для тебя вредна. Сам говоришь – дождик, слякоть, кости болят, нервишки шалят... Вот я и думаю: не поехать ли тебе на курорт? Подлечишься, загоришь, нервишки укрепишь... Опять же, девушки, романтика, шепот прибоя, мерцание звезд...
– В городе Сочи темные ночи, – задумчиво произнес Сиверов.
Генерал перестал нюхать пустую коньячную рюмку и резко вскинул голову. Острый, испытующий взгляд его прищуренных глаз вонзился в лицо Слепого, как парочка хорошо отточенных кинжалов. Глеб ухитрился даже не моргнуть, хотя такая реакция на его невинное замечание показалась ему странной. Похоже было на то, что, ткнув пальцем в небо, он угодил в десятку.
– Что тебе известно? – напряженным голосом спросил Потапчук. – Что ты знаешь про Сочи? Черт, неужели уже поползли слухи? Плохо, Глеб Петрович, очень плохо...