Одни остановились в отелях и пансионах, другие – у родственников и друзей, разбросанных по всему городу. Не менее шести остановились в отеле “Астор”, еще шестеро – в “Билтморе”. Прибывали они на протяжении всей недели, с горами багажа. Каждому пассажиру “Кунард” предоставлял двадцать кубических футов. Они везли чемоданы, одни – яркого цвета: красные, желтые, синие, зеленые, другие – кожаные, с тиснеными узорами, в шашечку и елочку, перетянутые деревянными скобами. Везли “удлиненные чемоданы” – для платьев, бальных нарядов, смокингов и деловых костюмов, – в самом большом умещалось сорок мужских костюмов. Везли большие ящики, специально предназначенные для обуви, от которых приятно пахло ваксой и кожей. Везли и багаж поменьше, рассчитав, что им понадобится на борту, а что можно оставить в багажном трюме. Пассажиры, прибывавшие поездом, могли сдать самую громоздкую кладь в багаж или послать ее в свои каюты прямо с места отправления, уверенные в том, что их вещи будут на борту к моменту отплытия.
Пассажиры везли свои лучшие, а порой единственные, костюмы{114}. Там преобладал в основном черный и серый цвет, но были вещи и повеселей. Платье в лилово-белую клеточку. Красная вязаная кофта с белыми пуговицами на мальчика. Зеленый плисовый пояс. Сложнее было с малышами – их одежда была самых затейливых фасонов. Один лишь наряд некоего младенца, мальчика, состоял из белого шерстяного одеяльца, белого хлопчатого лифчика с красно-синей окантовкой, комбинезона из голубого хлопка с вышитыми квадратиками и складками спереди, черными застежками и белыми пуговками, серой шерстяной кофточки с четырьмя пуговками слоновой кости, черных чулочков и туфелек на ремешках. Довершала наряд “трубочка для сосания” – соска на веревочке вокруг шеи.
Самые богатые пассажиры взяли с собой кольца, броши, кулоны, ожерелья, длинные и короткие, украшенные бриллиантами, сапфирами, рубинами и ониксом (а также его родственником – красным сардониксом). Везли облигации, банковские билеты и рекомендательные письма, а также наличные. У одной тридцатипятилетней женщины были при себе пять стодолларовых бумажек; у другой – одиннадцать пятидесятидолларовых. У каждого, похоже, имелись часы, непременно в золотом футляре. Одна женщина везла свои сделанные в Женеве Remontoir Cylindre 10 Rubis Medaille D’Or, No. 220063, золотые, с кроваво-красным циферблатом. Впоследствии серийные номера этих часов сослужили неоценимую службу.
Пассажиры везли дневники, книги, перья с чернилами и прочие штуки, помогающие убить время. Иэн Холбурн{115}, знаменитый писатель и лектор, который возвращался домой после турне по Америке, вез с собой рукопись книги, посвященной теории красоты, над которой он работал двадцать лет и написал уже несколько тысяч страниц. Это был его единственный экземпляр. Дуайт Харрис, уроженец Нью-Йорка, тридцати одного года, из богатого семейства, вез с собою кольцо, какие дарят при помолвке. У него были планы. Были и тревоги. В пятницу 30 апреля он отправился в универсальный магазин “Джон Уонамейкер” и купил сделанный по заказу спасательный жилет.
Другой человек уложил в багаж золотую печать, какие используют, чтобы запечатывать воском конверты, с латинским девизом Tuta Tenebo – “Охраню тебя”.
Пассажир первого класса Чарльз Эмилиус Лориэт-младший, бостонский книготорговец, вез с собою несколько особенно ценных вещей. Сорокалетний Лориэт был хорош собой, с внимательным взглядом и аккуратно подстриженными темными волосами. С 1894 года он возглавлял один из самых известных книжных магазинов страны, “Чарльз Э. Лориэт”, расположенный в доме 385 по Вашингтон-стрит в Бостоне, в нескольких кварталах от Бостон-коммон. То было время, когда книготорговец мог добиться всенародного признания – “золотой век американского книгособирательства”{116}, как выразился один историк, время, когда был собран ряд величайших национальных коллекций, впоследствии превращенных в бесценные библиотеки, такие как Библиотека Моргана в Нью-Йорке и Шекспировская библиотека Фолджера в Вашингтоне. Лориэт прекрасно плавал и управлял яхтой, играл в водное поло, регулярно участвовал в гонках на своем восемнадцатифутовом паруснике и был судьей регаты, каждое лето проходившей на побережье Новой Англии. Газета “Бостон глоуб” назвала его “прирожденным моряком”{117}. Он был относительно известен, по крайней мере, в литературных кругах, регулярно обедал в городском “Клубе игрока”, нередко с одним из величайших критиков и поэтов того времени Уильямом Стэнли Брейтвейтом{118}.