Люди, управлявшие горизонтальными рулями, подняли тревогу. Рули бездействовали. Центнер проверил приборы, замерявшие глубину и скорость. Субмарина теряла скорость и шла ко дну, качаясь, кренясь из стороны в сторону.
Центнер наблюдал за глубиномером и о каждом изменении сообщал Швигеру. Субмарина опускалась все глубже и глубже. Опустившись на 100 футов, U-20 ударилась о дно. На этой глубине давление опасности не представляло, но теперь судно, казалось, приросло ко дну океана.
Центнер взобрался по лестнице в боевую рубку и оттуда выглянул через маленькое окошко из толстого стекла – в погруженном состоянии наблюдать за окружающим морем можно было только так. Увиденное его поразило: решетка из цепи и троса. “Тут мы поняли, что это за буи”, – рассказывал он. Между ними была натянута гигантская стальная сеть, ловушка для субмарин; в нее-то и врезалась U-20. Судно лежало на дне, не просто запутавшееся в сети, но еще и придавленное ее весом.
И тут – новая беда: через стенки корпуса команда услышала грохот винтов наверху. Они по опыту знали, что шум такого рода производят миноносцы – “визгливое, сердитое гудение”. В то время еще не было глубинных бомб{160}, но присутствие миноносцев, ожидающих наверху, отнюдь не обнадеживало. Этих кораблей командиры субмарин страшились больше всего. Миноносец – Donnerwetter[5] – мог развивать скорость около 35 узлов, или 40 миль в час, и способен был нанести смертельный удар с расстояния в милю. Кроме того, он мог уничтожить субмарину, протаранив ее. Быстроходный миноносец с носом, напоминавшим разделочный нож, способен был разрезать субмарину надвое.
Внутри сделалось жарко и душно. Страх оседал на людях, словно ил во время отлива. “Тут уж на борту не было слышно ни смеха, ни пения, можете быть уверены, – вспоминал Центнер. – Каждый думал о родном доме в Германии, о том, что никогда больше его не увидит”.
Командовать в эти моменты было трудно. Швигер не имел права показывать, что ему страшно, хотя страшно ему несомненно было. В такой тесной компании можно было лишь проявлять уверенность и ободрять людей, иначе страх, уже охвативший команду, только усилился бы.
Швигер дал команду “задний ход”.
Двигатели послушались. Субмарина с трудом пыталась освободиться. По корпусу скрежетала сталь. Тем временем звук винтов наверху сделался отчетливее.
Центнер наблюдал за показаниями приборов в рубке. “В ту минуту приборы стали для нас важнее всего на свете, – вспоминал он. – Никогда еще я столь жадно ни на что не смотрел”.
Субмарина начала медленно двигаться задним ходом под скрежетание стали за бортом. И вот она освободилась.
Швигер скомандовал всплыть на крейсерскую глубину – 22 метра и на полной скорости идти вперед. Это принесло облегчение, но затем люди поняли, что шум винтов наверху не стихает. Миноносцы, казалось, знали точное местоположение субмарины. Швигер приказал двигаться зигзагом, сильно отклоняясь от курса влево и вправо, однако миноносцы шли по пятам.
Швигер давал команды вслепую. Пользоваться перископом он не мог, поскольку миноносцы тут же заметили бы его и открыли огонь или попытались бы протаранить судно, возможно, и то и другое одновременно. Швигер скомандовал рулевому, стоявшему у горизонтальных рулей, оставаться на максимально возможной в этих водах глубине. Погоня продолжалась “час за часом”, вспоминал Центнер, при этом U-20 шла “диким, странным курсом, на полном ходу”.
Теперь вся надежда была на ночь. С наступлением темноты наверху шум винтов начал удаляться и постепенно совсем стих. Швигер снова поднял судно до перископной глубины и быстро осмотрелся вокруг, на 360 градусов, чтобы убедиться, что близкой опасности нет. Этот маневр требовал немалых усилий{161}. Соединение перископа с боевой рубкой должно было быть герметичным и способным выдерживать давление на большой глубине. Да и, чтобы поворачивать перископ, требовалась сила. Пригнан он был плотно, но не идеально: на фуражку и на лицо Швигера то и дело капала маслянистая вода{162}.
Убедившись, что миноносцы ушли, Швигер дал команду всплыть полностью.
Тут-то и разрешилась последняя загадка. Отходя от сети задним ходом, субмарина зацепилась за трос, присоединенный к одному из буев. Буй плыл за судном по поверхности, как рыболовный поплавок, так что вахтенным на миноносце была видна каждая смена курса субмарины, пока в темноте буй не потерялся из виду.