Глаза у «Медика» стали пустыми.
— Какой газ? — не понял Климов.
— Самый настоящий. Боевой. Почти такой, каким ты накачал пакет, отравил парня. — Взгляд «Медика» стал жестким, беспощадным. — Изображал из себя «Чистого», профура… Ну, да ладно: умер Максим и хрен с ним. Удушающий газ. Си-Би-Зет. Знаком с таким?
Пропустив мимо ушей «профуру» и пытаясь догадаться, каким образом в бомбоубежище или в восьмую штольню попали цистерны с мгновенно действующим смертельным газом, Климов потер ушибленное колено, тяжело вздохнул. Десантный «камуфляж» с него содрали, он сидел в своем костюме, без ботинок, босиком. Галстука не было. Брючного пояса — тоже. Нащупав в кармане платок, промокнул лицо, избавился от слюны «Чистого». Все это он проделал вяло, равнодушно, обезволенно.
Сигарета в пальцах «Медика» дотлела, и он прикурил новую.
— Хороший газ. Двадцать секунд агонии и все. Спасибо партии.
— На понт берешь, — вяло ответил Климов. — Лапшу вешаешь. Каждый газгольдер Си-Би-Зет на спецучете. Даже если вывезли его из Польши или из Германии ребята ГРУ, генштабовская контрразведка, охранять боевой газ будут они. Их люди. А не местная вохра или вояки.
— Верно, — польстил самолюбию Климова «Медик». — В идеале так. Но где он, идеал? Союз распался…
— Развалили.
— Это сути не меняет. Главное, что его нет. И все, что было раньше, более не существует, не работает, не действует. Законы, порядки, инструкции… Россия с голой задницей, а ты мне про какую-то особую секретность, подчиненность, согласованность… херня на постном масле! — «Медик» стряхнул пепел, посмотрел на Климова с издевкой. — Выхарила партия таких, как ты, и подтереться не дала. Жуй теперь сопли. — Он швырнул пустую пачку в угол. — А вывезли эти газгольдеры сюда пять лет назад. Уфаловали немцы Горбача, взяли за эти… — «Медик» показал, за что взяли любимца всего мира, и все так же: вбок и вверх выпустил дым. Сама беспечность, откровенность и уверенность в успехе.
— Запрятали в рудник?
— Да, в восьмой штольне.
— И никто не охранял?
— Нет, почему же, — снова затянулся сигаретой «Медик», — охраняли. Но уже не так, как было раньше. Один пост.
— Дублированный или одинарный? — потирая сердце, глухо спросил Климов и почувствовал, что в пиджаке кармана что-то есть. Кроме бумажника.
— Конечно, дубль. Но подчинен уже не ГРУ, а МВД;
сплошная лажа. Так что, никаких проблем. Взяли жену с пацанкой одного из постовых, он и увял. Тревогу поднимать не стал. Сказал, где код замка.
— И где он? — спросил Климов. Он припомнил, что лежит в его кармане. Прижал веко.
— Постовой?
— Нет, код.
Такого хохота давно не приходилось слышать. «Медик» всхрапывал, постанывал, сгибался пополам и грохотал голосовыми связками. Даже сучил ногами.
— Ох, ты злыдень! Уморил до колик. Ха-ха-ха! Пошел по следу.
Климов сидел молча.
Отхохотавшись, «Медик» встал, неспешно подошел к большому сейфу, вставил ключ и открыл дверцу.
— Вот он, код. Иди, взгляни.
— Т-ты что, с-серь-езно?
Климов внутренне оторопел. Даже почувствовал симптомы заикания. Так дети, внутренне робея перед школой, начинают вдруг сюсюкать и неправильно произносить слова, желал, видимо, запомнить себя в детстве. Прощание с беспомощностью тела и косноязычием души. До старости. Чтоб легче было в будущем не чувствовать себя большим, разумным, сильным. Чтоб у черты небытия, у края смерти предстать ребенком, который проживает в памяти непрожитую жизнь, нисколько не испытывая страха перед смертью: человек защищается от нее памятью.
Приглашение взглянуть на код значило многое и, прежде всего, эта вольность «Медика» таила в себе смерть. Немедленную и неумолимую. Если тайну знают двое, это уже не тайна. Это бред. Беспамятного человека.
— Ну, чего же ты? Иди… — «Медик» приглашающе повел рукой. — Смотри. Запоминай. Я разрешаю.
Нотки садизма прозвучали в его тоне. Любил санитар Сережа держать головы больных, когда на них накладывали электроды. Обожал видеть конвульсии. Страдания. Мученья. Маску смерти.
«Если встану, он меня убьет, — зажался в кресле Климов. — Или отдаст «Чистому». На растерзанье».
— Я пас. — Развел руками Климов. — Мне это до лампочки.
— Увял?
— Хочу пожить.
— Похвально, — сказал «Медик», но в его горячем одобрении сквозило больше сожаления, чем похвалы. — Не хочешь много знать?
— Считаю лишним.
— Будешь на меня работать?
«Медик» закрыл сейф, убрал в карман ключи.
— Мотор не тянут, — глухо сказал Климов. — Не сейчас.
Запищавший на столе японский радиотелефон заставил