— Не шутник, а внимательный человек. Кто от суеты рассеян, тот этого не видит, а стоит приглядеться хорошенько, так и увидишь этакие рожи с рогами, из-за администраторских спин торчащие.
— Аллегория, — говорит, — забавная, признаюсь.
А я ему:
— Аллегорий не люблю. Аллегория всегда отвлеченность. А я, сударь, реалист.
— Еще бы не реалист, — смеется, — коли даже чертей с рогами заметили!
А я, знаете ли, обратив внимание на его легкомысленное юношеское высокомерие, рассердился и в азарт вошел.
— Да, молодой человек, почитаю себя реалистом, потому что допускаю идейно и постигаю непосредственно внутренним опытом своим вещи незримые и неосязаемые, а все преходящее иллюзия, и в лучшем случае одна грань, один, так сказать, разрез истинного бытия. Поняли?
Нахмурился «товарищ Евгений».
— Значит, шиворот-навыворот?
— Да уж как хотите там выражайтесь, а единое несомненно: видимый мир нереален. Попробуйте-ка поисследовать все нас окружающее, — и окажется, в конце концов, что ничего нет, кроме сил и движения. Какая же это реальность? А с другой стороны, изнутри на тот же мир посмотрите, и станет вам ясно, что время и пространство свойства субъективного сознания нашего. Отнимите у мира пространство и время, что тогда получится? Петербург в Лондоне окажется, эпоха Александра Македонского со временем Наполеона совместится. Фантасмагория, молодой человек. Из этого следует, что настоящее-то, реальное где-то не во времена и не в пространстве.
— Да ведь ваши черти рогаты и хвостаты. Значит, и они в пространстве обретаются.
— Неосновательно, — говорю, — возражаете вы мне, молодой человек. Когда я про чертей говорю, употребляя столь образные выражения, не очевидно ли, что я перевожу, так сказать, на язык наш человеческий — и, конечно, грубый язык — переживания совсем иного, более тонкого порядка. Черти с хвостами, молодой человек, это символы, — понятно ли вам?
— Э! Да вы, я вижу, философ, — говорит.
Потом, знаете ли, помолчал и вдруг с какою-то даже злобою говорит мне, а сам в глаза мне не смотрит:
— Вы, должно быть, господин, и в привидения верите? Вы, может быт, и видали когда мертвецов-то этих?
Я молчу, потому что вижу, что расстроился мой гость совсем. Смотрю я, ходит он по комнате, размахивает руками и уже не замечает меня, и как будто сам с собою разговаривает:
— Вот всякие такие мысли и отвлекают народ от его насущных задач. Поп в церкви об адских муках и обо всем прочем проповедует; в школе зубрить заставляют стишки Лермонтова о демоне; господа интеллигенты сладкие слова о нравственном долге твердят, не стыдясь; немудрено, что в голове рабочего человека туман непроницаемый.
Я, было, хотел в речь его словечко вставить.
— Позвольте, — говорю, — разъяснить вам нечто. Разнородные вы идеи в одну кучу смешали…
Но он и слушать не хочет, и на меня никакого внимания не обращает, еще быстрее по комнате зашагал. Вдруг как-то неожиданно обернулся ко мне и говорит:
— Послушайте, вы сказали, у вас водка есть… давайте водку пить.
Мне это, по правде сказать, не очень понравилось, но из вежливости я, конечно, говорю:
— С удовольствием рюмки две-три с вами выпью.
Я пошел за графинчиком. Надо вам сказать, что весь этот случай в мае месяце произошел. А вы знаете, какие в Петербурге у нас ночи майские — белые, как невеста в подвенечных нарядах. Вернулся я с графинчиком. Сели мы за стол. Совсем светло. А все-таки не день, что-то, пожалуй, даже неестественное.
Посмотрел я на моего гостя, а у него лицо бледное- бледное и странное какое-то. Почудилось мне, что совсем оно прозрачно, и померещилось мне тогда, что я череп вижу и пустые впадины глаз. Так две-три секунды как сон какой мне снился. Потом прошло наваждение. И опять передо мною «товарищ Евгений» сидит и водку пьет. После третьей рюмки спрашивает он меня:
— Почему вы думаете, что скверный порядок черти поддерживают?
Я ему говорю, так и так, мол, всякая темная сила свободы не любит, потому что Бог — свобода и любовь. Потом еще говорю ему: и потому черти скверный порядок с удовольствием поддерживают, что в их интересах человека от человека отделить: ежели Бог — любовь, так и от всякой вообще любви чертям тошно. Когда такой порядок заведен, что каждому человеку свое стойло отведено, а вместе и сообща ничего делать не позволено, это все на руку сатане. Отсюда и название такое пошло — черная сотня. В самом деле, она черная, потому что ихним делом черт черный правят.