Непохожа была Фамарь на Реуму, но не менее ее была прекрасна. Волосы у Фамари были подобны золоту офирскому, глаза — светильникам в храме Озириса, губы — пурпуру спелого граната… И было ей тогда двенадцать лет.
И вот сказала Реума Гадорааму:
— Господь не хочет даровать мне потомство. Войди, Гадораам, к служанке моей, Фамари. Она молода и прекрасна. Пусть она зачнет и родит мальчика. И мы усыновим его.
Тогда Гадораам сказал:
— Пусть она придет ко мне в шатер.
И вот Реума приготовила ложе, сожгла блоговонные травы и привела Фамарь в шатер к Гадорааму. И девственница стала перед патриархом.
Тогда Реума сняла одежды с Фамари и сказала Гадорааму:
— Эта египтянка похожа на лилию. Посмотри, какая нежная у нее кожа. И какие стройные у нее ноги: они широки в бедрах и совсем маленькие у ступни. А какие глаза у Фамари — как драгоценные и волшебные камни горят они. А какие у нее губы — их еще никто не целовал, но они благоухают. И сладостно будет целовать их, потому что всегда они шепчут молитвы. Войди, Гадораам, к египтянке, и зачнет она сына.
Когда Фамарь услышала такие речи, она сказала:
— Нет, господин, не касайся меня, потому что не хочу я зачатия. Я хочу остаться девственницей. И объятия твои, Гадораам, будут для меня как знак смерти. Хочу ночью в пустыне смотреть на луну, единую, которую я люблю. А мужчины ненавистны мне, как ядовиты змеи, и уста их горьки для меня, как полынь.
Но Гадорааму понравилась Фамарь, и он подумал: «Пусть не хочет она меня. Тем сладостнее будет для сердца моего войти к ней. И тогда наверное от семени моего родится у нее сын».
Тогда Реума угадала то, что было на сердце Гадораама, и вышла из шатра.
И заплакала Фамарь горько. И скрылась в углу шатра. Но Гадораам взял ее за руку и привел на ложе. И долго любовался ею. И целовал ее губы и девственные ноги ее. И потом вошел к ней.
С тех пор, как Фамарь стала беременной, она не знала радости и громко рыдала. И все удивлялись ей и говорили:
— Вот Господь благословил ее счастием, а она, как безумная, жаждет бесплодия.
И тогда Фамарь стала перед шатром Гадораама и прокляла патриарха и жену его Реуму. И долго она стояла так на камне, с распущенными волосами, и громко вопила.
Тогда Реума сказала Гадорааму:
— Бросим в пустыне египтянку. Она недостойна быть матерью твоего сына.
И вот двинулся караван прочь от этого места. Одна осталась Фамарь в пустыне: только несколько овец паслось около нее.
Все тише и тише щелкали бичи; уже едва слышны были песни рабов; уже нельзя было отличить рев верблюдов от блеянья овец; тогда перестала стенать египтянка и обратила лицо свое к небу, ожидая луны.
И наступила ночь. И пустыня встретила ее молчанием.
Потом был день и опять ночь, — и так текло время, как волны вечной реки. И томилась Фамарь, не зная будущего.
Наконец, родился у нее сын — Измаил. Он был похож на Гадораама. И быстро мужал он и бродил со стадом своим по пустыне, как маленький пастух, и уже научился щелкать бичом.
Фамарь любила его и боялась, и хотелось ей умереть, чтобы не видеть Измаила взрослым, когда станет он, как его отец, Гадораам.
И молилась Фамарь богине, чтоб она даровала ей смерть.
Но смерть не приходила, а Измаил с каждым годом становился мужественнее и прекраснее. И вот уже исполнилось ему тринадцать лет, а матери его Фамари было в то время двадцать шесть.
И стала замечать Фамарь, что волнуют отрока желания, что он смущается наготой своей и слишком пристально смотрит на ее тело, когда она купается при нем в источнике.
И однажды спросил Измаил у матери своей:
— Скажи мне, матушка, почему рождаются овцы и козы и другие животные и почему размножаются люди, которые, как ты говоришь, живут где-то за пределами пустыни?
Тогда Фамарь сказала:
— Люди размножаются от нехорошей любви. Смотри на небо ночью, сын мой, и ты узнаешь чистую и прекрасную любовь, и ты не пожелаешь потомства.
— Но ведь и ты родила меня, — возразил Измаил. — Зачем же ты любила дурно, когда ты знаешь прекраснейшую звездную любовь…
— Это твой отец, Гадораам, насильно овладел мной.
— А что это значит «овладел»?
— Он обнимал и целовал меня, сын мой.
— Но ведь и мы целуемся с тобой — почему же не рождаешь ты теперь?
— Не надо… Не надо, сын мой, думать об этом…
И опечалился Измаил. Наступила ночь. Он лежал на песке и смотрел на луну и думал о матери своей Фамари…