Николь завизжала, и стакан со звоном упал на кафельную плитку, разлетевшись на сотни осколков. Их было двое. Они коротко перебрасывались между собой сухими словами, смысл которых девушка никак не могла уловить, потому что она изо всех сил кричала, чтобы соседи услышали ее вопли. Однако либо никого не было дома, либо никто не хотел себе нажить проблем с утра пораньше. Один из уродов задрал мешок и умело заткнул визжащий рот Николь куском дурнопахнущей тряпки, крепко сжав челюсть в стальной хватке, и довольно хохотнул, когда она попыталась пнуть невидимого врага. Девушка охнула, когда кто-то из ее похитителей с силой ударил в живот.
— Не дергайся, сука, — злой рык в ухо, — иначе хребет переломаем.
Николь повисла на чужих руках, задыхаясь от нехватки кислорода, и ее торопливо вывели на лестничную площадку. Каменный пол холодил босые ноги, грязь и пыль липла к коже нежных ступней. Когда ее вывели на улицу, она содрогнулась от холода, который залез под футболку и укусил за соски. Девушку попытались запихнуть в машину, и она предприняла слабый рывок, чтобы высвободиться из нахальных рук. Грубый и точный тычок под ребра охладил ее пыл и рвение.
— Пустите, — неразборчиво замычала Николь, и дверца перед ней захлопнулась. Кляп горчил и отдавал мазутом, — пожалуйста!
— Сиди тихо, — грубый мужской голос и шлепок по голому бедру, — я не люблю бить женщин, но ты меня вынуждаешь поступать плохо, а так я человек хороший и в меру добрый.
Девушка вжалась в кресло и расплакалась. Слезы катились по щекам и шее, а затем впитывались в край мешка, надетого на голову.
— Поехали, — дверца захлопнулась, и машина тихо тронулась с места.
В тесном салоне раздавались слабые всхлипы Николь, которая шепотом умоляла ее отпустить, но ее враги только тяжело и раздраженно вздыхали, игнорируя надоедливый скулеж.
— Заткни ее, — зло бросил водитель, — нам еще столько ехать, а она не унимается.
— Мне ей голову свернуть? — хмыкнул сидящий рядом мужчина, — потерпишь.
Невнятная возня и громкое шуршание, от которого Николь начала громче и истеричнее повизгивать. Дрожь сотрясала ее тело, и она безуспешно дергала ручку заблокированной дверцы в надежде на счастливый случай.
— Две таблетки и ее вырубит, — ехидный голос водителя вспорол живот Николь ржавым страхом.
Маньяк отдернул мешок, чтобы открыть нижнюю часть лица, и крепко зафиксировал дергающуюся голову девушки, вытаскивая мерзкую слюнявую тряпку изо рта. Николь закричала, и мужчина ловко закинул таблетки в рот жертвы и зажал ей верещащие губы.
— Столько возни, — прошипел незнакомец, — и из-за какой-то бабы.
— Правила есть правила, — невесело отозвался другой.
Николь закашляла и с трудом проглотила безвкусные пилюли. Похититель насмешливо погладил ее по голове:
— Вот и умница.
Больше не было смысла бороться — она слабая, со связанными руками и только что съела какую-то отраву. Николь молча откинулась назад и судорожно вздохнула. Медленно к ней подкралась сонливость, и она утонула в клейкой темноте. Кошмар не хотел ее отпускать — он тянул ее на дно, пугал страшными маньяками, клыкастыми чудовищами и неизбежной смертью.
Возможно, прошла вечность, а, возможно, всего минута. Во сне никогда не поймешь, как течет время, но забытье Николь истончилось и пошло трещинами. Приглушенные голоса казались колокольным звоном - голова гудела и была готова вот-вот лопнуть от любого неосторожного движения. Страх за свою жизнь окатил ее как ведро ледяной воды, и она приподнялась на локтях, осматриваясь по сторонам. Перед глазами все плыло, онемевшие руки не слушались, а кишки были связаны узлом боли. Николь крутила головой и щурилась, чтобы сфокусироваться, но видела только расплывчатые и мутные пятна в полутьме. Лишь черно-белый узор мраморной плитки на полу был четким, но стоило ей поднять глаза, как все резко размывалось. Судя по недовольным голосам, вокруг нее столпилось несколько человек.
— Ты нарушил правила, Амедей, — сухой мужской голос прокатился по полу ореховыми скорлупками, — открылся перед смертной и не убил ее.
— Это называется милосердие, — скучающе ответила подергивающая тень. Голос мягкий как шерсть у месячного крольчонка, — ты уже и забыл о таком простом человеческом чувстве.
— Тогда, мой друг, — безэмоционально продолжила другая тень, — ты должен был сделать ее своим фамильяром.
— У меня не сложилось с ними, — зло процедил Амедей, — от этих болванов толку никакого.
— То, что твой фамильяр ударился в веру, — прошелестел женский голос, — показывает лишь твою несостоятельность. И безответственность.