— Родилась такой, — Августино скривился, — ты бы видел ее родную кровь, Лоренцо. Там мрази похуже любого вампира. Без стыда и совести, ничего святого, истинная личина всех смертных грехов.
— Убить ее и все, — Лоренцо остановился и пожевал губы, — чую, я с ней дерьма хлебну по самое не хочу.
Он с хрипом выдохнул
— Но не всегда же трюфели жрать, — Лоренцо сжал серебряную медвежью голову, борясь с демоном в груди, — и вино пить, надо и говнеца навернуть, — он поднял обезображенное лицо к Августино, — особенно тебе, пупсик.
Николь тонула в помешательстве и жутких галлюцинациях. Безумие нагнало ее и погрузило ядовитые клыки в воспаленный мозг. Долгоиграющий кошмар достиг своего апофеоза, как перед пробуждением ото сна. Черви, жуки копошились под хихикающими над смешной блондинкой вампирами и лезли под плащи, чтобы слиться с каждым Высшим, чья кровь была отравлена. Чьи-то ноги утопали в черной живой нефти по щиколотки, и когда Николь подняла глаза, то уставилась на улыбчивого Амедея, который убивает влюбленных в него женщин под полной луной.
— Душечка, — послышался бархатный голос Альбертины, которая трясла за плечо оцепеневшую Николь, — тебе дурно?
К алому краю плаща вампирши прицепились омерзительные пиявки, которые висели трепещущей бахромой.
— Я вижу отвратительные вещи, — Николь зажмурилась и тут же распахнула глаза, — вглядываясь в фарфоровое лицо Альбертины.
— Такое бывает, — женщина хохотнула, — когда нервничаешь. У тебя сегодня важная ночь. Некоторые всю дорогу рыдают.
— Хватит болтовни, — Лоренцо дернул фамильярку за рукав, — соберись, дитя, самое сложное впереди.
Вампиры обступили Николь и Лоренцо плотным кольцом, и гадкие живые нити и их тени слились в единое целое. Паутина поползла к ногам Лоренцо, потому что он был один из слуг Вечной Тьмы, о которой люди позабыли под Светом молодого Бога. Кто-то, чье лицо было скрыто под капюшоном протянул кубок из серебра с прожилками горного хрусталя, который мягко переливался холодными отблесками в лунном свете, и изогнутый кинжал с въевшейся в лезвие черной плесенью.
— Они увидят твою боль, — Лоренцо неуклюже зажал трость между ногами и взял кривой ритуальный нож из рук своего соратника, глядя в лицо молчаливой Николь, — услышать твои крики, которые были моими.
— Поэтому, золотце, — сахарно протянул со стороны Августино, — я готов тебя спасти, в очередной раз.
Николь обернулась, и мужчина ласково улыбнулся:
— Выпьешь моей крови, — вампир сделал небольшой шаг вперед, — и мы вернемся домой, золотце. Самида и Арни соскучились и постоянно только и говорят о тебе. Никаких переломанных костей! Это, наверное, очень больно.
— Значит, — прошипела Николь, — тебе понравятся мои крики!
— Я не настолько извращенец, — сухо процедил вампир, — золотце, прекращай играть в сильную и независимую, и вернись ко мне.
— Начинай, — Николь сердито посмотрела на Лоренцо, чувствуя, что если Августино скажет еще одно слово, то она сломается и упадет перед ним на колени, выпрашивая его крови. Несмотря на червей на его туфлях, вампир был хорош в ночи и под холодным светом луны, — быстрее!
Старик схватил ее правую ладонь, полоснул лезвием, и Николь сцепила зубы, со свистом выдыхая. Через мгновение Лоренцо приложил ритуальный нож к своей руке, отбросил его в сторону.
— Николь? — вампир протянул раненную ладонь, — если ты еще не передумала.
Девушка сжала руку старика, разрез к разрезу. Кровь вечного существа и его фамильярки черной струйкой потекла в кубок под гнетущим молчанием.
— Я твоей крови, Николь, — прохрипел старик, сжимая хрупкую ладонь до хруста, — ты моей крови.
— Какая же ты непробиваемая идиотка! — обиженно прошипел Августину, — продалась старику за деньги!
— Это похоже на свадьбу, — Николь кривилась от боли, — есть даже ревнивый бывший.
Кто-то не сдержался и хихикнул. Августино как разъяренный зверь вглядывался в черные прорехи капюшонов, пытаясь отыскать наглеца.
— Никакой церемониальной торжественности, — вздохнул Лоренцо, печально глядя на стекающую кровь, — молодежь совсем не уважает традиции.
Николь смолкла. Черные черви подползали уже и к ее ногам, а на душе становилось гаже и гаже с каждой секундой.
— Думаю, достаточно, — Лоренцо взял из чужих рук кубок, — нарекаю тебя, Николь, Ждущей Вечности.
Старик пригубил из ритуальной посудины, чьи хрустальные прожилки почернели, и вложил его в трясущиеся ладони девушки: