Но вдруг он взял и спросил, не хотелось ли мне вина.
Чертового вина.
Но когда я назвала его громилой, он просто рассмеялся ‒ глубоким раскатистым смехом, который выражал скорее изумление, чем обиду. Он поднял с барной стойки полупустую бутылку виски «Джонни Уокер Блэк Лейбл», которая стояла рядом со стаканом, будто он уже наливал себе. Хотя, учитывая отсутствие клиентов, я его не винила.
Он схватил чистый стакан с рейлинга барной стойки, подбросил его в воздух и поймал прямо на ладонь, налил то, что должно было быть тройной или даже четверной порцией. Очевидно, мужчина не баловался с напитками. Мы могли бы хорошо поладить, если он продолжит так свободно разливать «Джонни Блэка». Когда я получила свою порцию, то он щедро плеснул в свой стакан и затем протянул руку со стаканом ко мне.
‒ За то, чтобы завтрашнее похмелье было таким, что никто из нас не вспомнит, почему мы пили сегодня, ‒ сказал он. И, боже, даже его голос напоминал мне рев медведя ‒ глубокий, дикий, раскатистый, с ноткой рычания.
Мы чокнулись, и я отпила этот блаженный напиток прежде, чем ответить.
‒ Это лучший треклятый тост, который я когда-либо слышала, ‒ пробормотала я.
Мы пили некоторое время в странной комфортной тишине, смотрели лучшие моменты на ESPN*. (Прим.перев. *ESPN ‒ американский кабельный спортивный телевизионный канал.) Я допила свой виски, и бармен налил мне еще один полный стакан. Я была в паршивом настроении, виски немного помогло, но лишь чуть-чуть. Три с половиной часа турбулентности, а затем жесткая посадка, но не на аэродром, а на море. В пьяном стремлении сбежать из Сиэтла я даже не заметила, что самолет, в который села, был гидропланом.
Продолжительность полета означала, что я дошла от состояния крепкого опьянения до похмелья, а затем пилот забрал мои деньги и оставил меня в доках в свадебном платье и с сумочкой, больше у меня не было ничего, кроме раскалывающейся от боли головы и разбитого сердца. Ну, на самом деле, он оказался не таким уж уродом, он вернул мне шестьсот баксов, сказав, что я была так пьяна, что он решил, что деньги мне были нужнее. Но, тем не менее, он оставил меня в доках, одну, в ураган, и мне некуда было пойти и не с кем поговорить.
Кроме того, я понятия не имела, когда последний раз ела. Во время ланча? Я уехала из Сиэтла около девяти или десяти, а это означало, что сейчас уже должно было быть часа два ночи, если не больше.
Словно в подтверждение этого мой желудок громко заурчал.
Совершенные губы бармена, словно у самого Купидона, изогнулись в улыбке.
‒ Голодна?
Я пожала плечами и отодвинула бокал рокс.
‒ Да, немного.
На самом деле, я была безумно голодна, но будь я проклята, сказав ему это.
‒ Мне бы тоже не помешало перекусить, ‒ сказал он, допивая оставшийся виски, словно воду. ‒ Так, я что-нибудь организую. Это не будет чем-то сверхкрутым, но поможет утолить голод.
Он проскользнул под барной стойкой и направился на кухню, включая по пути свет. Оттуда, где я сидела, была видна большая часть кухни, что предоставляло возможность наблюдать за ним, пока я допивала свой второй полный стакан старого доброго виски.
Он включил гриль с ровной металлической поверхностью, используемый в ресторанах быстрого питания, включил фритюрницу, взял котлеты для бургеров и положил четыре из них на гриль, потом открыл морозилку и поместил немного картошки в раскаленное масло. Он делал все это с такой непринужденностью, двигаясь по кухне с изяществом и легкостью. Бармен опустил ручной пресс на котлеты для бургеров, чтобы они приплюснулись и прожарились быстрее, затем бросил две булочки на гриль, чтобы пожарить их и приготовил две тарелки. С одной стороны тарелки были помидоры, лук, листья салата, а на другой ‒ майонез. Если смотреть со стороны подачи, то все это выглядело мастерски и аккуратно. Через пару минут картошка уже была готова, поэтому он достал сетку с картошкой из фритюрницы, чтобы стекло масло, перевернул бургеры и посыпал картошку солью, при этом встряхивая сетку для того, чтобы картофель полностью просолился.