Мне хотелось увидеть, что там было такого веселого, поэтому я прокрутила видео назад к началу. На записи было видно, как Майкл зацепился через собственные штаны и плюхнулся на задницу, а Тани так и стояла, склонившись над стулом с поднятым на бедра платьем. Эрегированный член Майкла заколыхался, упал вниз, а затем опять закачался из стороны в сторону, когда Майкл упал на пол. Честно говоря, это была истерика. Было достаточно смешно, несмотря на обстоятельства, и я по-настоящему захихикала.
Но я быстро протрезвела.
‒ Он все еще там? ‒ спросила я, бросив в него телефон Эрика. ‒ Трахает Тани?
Никто не ответил, что и было тем ответом, который я ожидала; я видела достаточно, не было необходимости устраивать ему очную ставку.
Я стянула с пальца обручальное кольцо с бриллиантом в карат и сделала глубокий вдох... по крайней мере, вдохнула так глубоко, насколько могла, в любом случае... чтобы отсрочить срыв еще на несколько минут. Я повернулась к Лизе, схватила ее за запястье и вложила кольцо ей в ладонь.
‒ Тани может забрать его.
Я повернулась и ушла, борясь с желанием поддаться полнейшему нервному срыву.
Отец все еще ждал на лавочке и посмотрел на меня, когда я промчалась мимо него.
‒ Детка? Дрю? Что случилось?
Я продолжала маршировать, папа последовал за мной. Мы вышли из церкви под сиэтловский ливень меньше чем за шестьдесят секунд.
‒ Ты был прав, папа, ‒ смогла сказать я, подойдя к водительскому месту папиной полуразвалившейся красной «Такомы 07», на которой мы приехали сюда, но теперь мне было необходимо сесть за руль. Мне нужно было убраться отсюда, как можно быстрее.
Папа не терял ни минуты и запрыгнул на пассажирское сиденье, что было отлично, поскольку ждать я не собиралась. Как только мой зад опустился на кресло из поблекшей и потрескавшейся ткани, я завела двигатель и машина сорвалась с места.
‒ Прав насчет чего? Что происходит? ‒ спросил он, когда я вырулила с парковки церкви на главную дорогу.
Водить машину меня учил отец, поэтому он был в слегка расслабленном состоянии, даже не смотря на мою дикую манеру вождения.
‒ Насчет Майкла, насчет всего. ‒ Я шмыгнула носом и постаралась больше так не делать, поскольку знала, что если начну, то остановиться уже будет невозможно. ‒ Он... он... Тани, он... ЧЕРТ! ‒ Я так сильно ударила кулаком по рулю, что вся машина подпрыгнула. ‒ Этот кусок дерьма трахал Тани в комнате для одевания.
Папин глаз дернулся, а огромный кулак сжался.
‒ Я знал, что этот болван был скользким мерзавцем.
‒ Да, ты знал.
‒ И что теперь?
Я расстегнула плащ, сбросила его с плеч и отдала отцу.
‒ Теперь я могу напиться в стельку. А потом? Не знаю. ‒ Я топталась на месте, пытаясь развязать корсет, и умудрилась немного распустить его, чтобы дышать безболезненно.
Папа положил свои крепкие руки мне на плечи:
‒ Остановись, пупсик. Я поведу.
Я повернула руль вправо, заехала на бордюр и затормозила на парковке у аптеки. Мы в суматохе поменялись местами, и, когда я опустилась на пассажирское сиденье, папа опять тронул машину с места, но могу побиться об заклад, сделал он это намного мягче, чем делала я.
Он взглянул на меня:
‒ Расплачешься?
Я кивнула.
‒ Сильно. Пап, буду реветь до неприличия, что ты себе даже и представить не можешь.
Он засунул руку в задний карман и вытащил настоящий носовой платок. Отец в классическом проявлении. Он был не настолько стар, поскольку встретил маму, когда ему было девятнадцать, но вел себя, будто был из предыдущего поколения. Носовые платки, плащи, и я была глубоко уверена, что у него где-то была припрятана фетровая шляпа.
Я уставилась на носовой платочек.
‒ Ты вытирал им нос?
Он пожал плечами.
‒ Конечно, это же платок.
‒ Это отвратительно.
Отец убрал его обратно в карман.
‒ Как хочешь. Но, знаешь ли, он чистый. У меня их несколько, и я их стираю. Этот без засохших соплей двадцатилетней давности.
От этой фразы я хихикнула, потому что именно это я себе и представила. Но именно смех-то меня и сломал ‒ я больше не смогла сдерживать чувств. Все началось с одной слезинки и хлюпанья носом, потом обернулось рыданиями и завершилось резко разразившейся уродливой истерикой, как и ожидалось.
Я взяла носовой платок, грязный, каким он и был, и вытерла им глаза, не беспокоясь о том, что могла размазать тушь.
Довольно быстро я завыла белугой, и слезы застилали глаза с такой силой, что ничего не видела, и я почувствовала, что отец съехал на обочину. Он отстегнул мой ремень безопасности и прижал к себе, крепко обняв своими мощными руками, пока я плакала. От него пахло чем-то отеческим, и мне было комфортно в его объятьях.