Просто пиздец. Меня сейчас вырвет, но всё же я продолжаю читать:
«Очень хороший источник нам сообщил, что Колтер Стерлинг, известная знаменитость, которая не прочь покувыркаться с молоденькими дамочками Голливуда, звёздами Нью-Йорка, придумал игру, Брайтон Бинго, как известно, это такой способ «зарубок» его завоеваний в частной школе-интернате. И Кэтрин Харисон определённо его лучший приз».
Я перевожу взгляд на Колтера, мои руки дрожат.
— Что? — спрашивает он.
Думаю пырнуть его ножом для стейка.
— Брайтон Бинго? — рычу. Я не смогла больше ничего другого произнести. Встаю со своего места, отодвигая стул и собираясь уйти.
Мне нужно убраться из этого места. Мой отец тоже встал, думаю, пришло время для танца отца с дочерью. От мысли, что я буду на виду у всех этих людей танцевать с отцом, мне хочется заплакать.
Кто-то спрашивает, в порядке ли я, но мне не хочется отвечать. Я спотыкаюсь о столы людей, которые, должно быть, уже прочитали статью и теперь смотрят на меня так, будто ожидают мою реакцию.
Я не заплачу. Я не заплачу.
Я начинаю плакать до того, как выхожу из комнаты. Чувствую, как слёзы катятся по моим щекам. Свежий вечерний воздух встречает меня на улице, Колтер хватает за руку и поворачивает лицом к себе.
— Блядь, Кейт, — говорит он. — Какого чёрта… Святое дерьмо, ты плачешь?
Я вырываю свою руку и отпихиваю его, опасаясь, что мы здесь не одни.
Краем глаза я вижу, как пожилая пара возвращается обратно на праздник. Я даю пощёчину Колтеру, и он ловит моё запястье, убирая его.
— В чём, черт тебя подери, твоя проблема? — спрашивает он.
— Брайтон Бинго, — отвечаю я. Мой голос звучит слишком громко. Я говорю себе быть немного тише. Этот разговор не должен был состояться здесь. Мы должны пойти в другое место. Все мои мысли смешались, моя голова ужасно болит, и только одно приходит на ум: Колтер считает меня долбаным призом в грёбаной игре.
И все знают.
Его лицо тут же бледнеет, и я получаю ответ на свой вопрос.
— Это не я, Кейт.
— Не ты? — мой голос громкий. — Трахнуть меня без презерватива пятьсот баллов, Колтер. Неудивительно, что ты быстро всё прекратил, ха-х? Ты играл всё это время?
— Ага, это всё было игрой, Кейт. И мой последний штрих — трахнуть свою сводную сестру без презерватива, — отвечает он, всё ещё держа меня за запястье. Я пытаюсь отстраниться от него, но он притягивает меня к себе ближе, на его лице читается злость. — Ты вычислила меня. Это моя грёбаная причуда. Ты с ума сошла?
— Ты отвратителен, — своей свободной рукой я отвешиваю ему вторую пощёчину. Я не верю ему. — Отпусти мою руку, или я ударю тебя по яйцам.
— Это был сарказм, — он всё же отпускает меня, и я делаю шаг назад. — Иисус, возьми себя в руки.
— Я, блядь, тебя ненавижу.
— Да? — кричит он. — Ну что ж, а я чертовски люблю тебя.
Слова разносятся в пространстве между нами, и всё замирает. Я стою там, пока он смотрит на меня, вытянув руки ко мне, его ладони раскрыты.
Как будто кто-то кладёт мне руку на плечо, и я выныриваю из моего тумана и оборачиваюсь. Кто-то открыл дверь в зал, и люди пялятся на нас. Я смотрю на них, их лица отворачиваются обратно, они делают вид, что не замечают этого зрелища.
И потом я возвращаюсь к Колтеру, стоящему там же, застывшему в той же позе. Он выглядит так же, как и я: будто кто-то ударил меня в живот.
Всё кончено.
ГЛАВА 27.
КОЛТЕР
ГОД СПУСТЯ
— Содовая? — стюардесса кладёт салфетку передо мной. — Арахис?
Я качаю головой, а затем откидываюсь на спинку своего сиденья и закрываю глаза, игнорируя гул голосов вокруг меня.
Настало время вернуться в реальный мир.
Такие слова прислала мне мать на электронную почту месяц назад. Я открыл его, когда сидел в кафе, находящемся в Луангпхабанге в Лаосе. Я пробыл там весь прошлый месяц, а окончание прошлого года провёл в восточной Азии: Вьетнаме, Таиланде, Малайзии, Непале, Индии и Камбодже.
Некоторые люди могли видеть, как я облажался. Они не понимают, почему я сделал то, что должен был сделать.
Свадьба всё поменяла.
И даже в другой части мира я не мг перестать думать о том, что произошло тогда. Последующие несколько месяцев, когда я каждый раз закрывал глаза ночью, это снова повторялось в моей голове, словно эта сцена была петлёй, затянутой на моей шее. Кэтрин стоит напротив меня, слёзы катятся по её прекрасным щекам, пока она говорит, как сильно ненавидит меня за то, что, думает, я сделал.