— Словно твой сводный брат только что трахнул твою киску пальцами, и ты собираешься отправиться вниз и сидеть перед кучей репортёров, изображая идеальную семейку? — ухмыляюсь я. — Ага.
Глаза Кэтрин становятся как блюдца.
— Не будь мудаком.
— Из-за того, что сказал «киска» или «сводный брат»? — переспрашиваю.
— И то, и то, — пищит она.
Её лицо пылает, малиновый цвет заливает её щеки и грудь. Я доволен своей работой, несмотря на то, что вся моя кровь всё ещё сосредоточена в члене.
— Но не беспокоили тебя раньше, — отвечаю.
— Кэтрин! — зовёт её отец.
— Минутку! — она смотрит на меня. — Ну?
— Что, ну?
— Ты собираешься помыть руки перед тем, как мы спустимся вниз? — спрашивает она сквозь зубы.
— Не-а, — отвечаю я, поворачиваясь в сторону лестницы. Поправляю свою рубашку поло, тяну её вниз, чтобы скрыть эрекцию. По крайней мере, на моих штанах нет мокрого пятна. — Я бы предпочёл на завтрак еду с ароматом киски.
Кэтрин бросается вперёд, хватает меня за руку и притягивает к себе.
— Ты пахнешь мной, — шепчет она в такой панике, что мне смешно — Иди и вымой руки.
— Я бы вымыл руки, если бы захотел. Но мне не хочется этого делать, я желаю наслаждаться твоим запахом во время завтрака, — подношу пальцы к носу и глубоко вдыхаю. — Это намного лучше, чем кофе по утрам. Если хочешь, завтра можешь пробудить меня им, ты же знаешь, я только за. Можешь оседлать моё лицо и поднести свою медовую киску к моему…
— Не могу поверить тебе… — она перебивает, но я разворачиваюсь и спускаюсь по лестнице, слушая её, когда она следует за мной.
— Не можешь поверить мне почему, Кэтрин? — спрашиваю я, останавливаясь на лестнице, но она не отвечает.
Моя мать и сенатор Придурок уже ждут нас внизу.
— Колтер Стерлинг, — здоровается она, целуя в щёку. Она говорит так тихо, чтобы сенатор её не услышал. — Не могу поверить в то, что ты стараешься. Спасибо тебе за то, что не…
— Не что, мама? — переспрашиваю я невинно, когда она отстраняется. — Что не опозорил тебя? Не могу поверить, что ты такого низкого обо мне мнения. Мне хочется, чтобы ты была счастлива, и, если достаточно того, что я надел эту рубашку поло и брюки цвета хаки, думаю, я справляюсь с этим.
Элла сужает глаза, но тут же улыбается, как только сенатор подходит к ней и берёт за руку. Он смотрит на меня, оценивая взглядом:
— Колтер, рад тебя видеть таким…
— Нормальным? — спрашиваю я.
— Соответствующим, — отвечает он.
Кэтрин стает возле меня, и я смотрю на неё краем глаза, но только для того, чтобы оценить её внешний вид.
Чёрт, я должен приложить все усилия, чтобы не перекинуть её миленькую попку через плечо перед её отцом и его политическими друзьями.
За какие-то две минуты она успела заскочить в свою комнату и переодеться.
В платье.
Не в какое-то платье. А в белый хлопковый сарафан.
Эта ткань выделяла все её изгибы, обтягивая бёдра и доходя длиной почти до колена.
И, ради всего святого, опять эта чёртова повязка на её голове.
— Оу, ты такая милая, Кэтрин, — говорит моя мать.
— Идеальная, — соглашается сенатор. Они что, не видят то, что вижу я? Она выглядит сексуальной. Страстной. Чертовски горячей.
— Машина уже ждёт, — объявляет сенатор.
Кэтрин проходит мимо меня, бросая понимающий взгляд через плечо. Затем она подмигивает — такая невинная и в то же время соблазнительная.
Покачивая бёдрами, она идёт передо мной и, пошатываясь на своих каблуках, заставляет тем самым юбку платья покачиваться вперёд и назад. Всё это настолько уместно, но производит обратный эффект для меня.
Я хочу освободить её от платья и трахнуть на капоте этого седана.
Человек в чёрном костюме держит открытой дверь, когда она скользит внутрь. Он смотрит на её попку, и в этот момент я стараюсь сдержать всё дерьмо в себе, чтобы не разбить ему нахрен лицо. Я хочу залезть внутрь салона и надеть на неё штаны, что были до платья, чтобы никто не смог увидеть красоту этих ножек.
Когда мы все сели в машину, Кэтрин и я оказались на одном сиденье, а мать и её отец напротив нас. Затем Кейт касается моей ноги и поглаживает её словно какого-то щенка.
— Видишь, папа? — спрашивает она. — Колтер почти пришёл в себя, надев брюки и поло.
Знаю, что она сказала эту фразу неслучайно. Я прочистил горло, чувствуя себя не в своей тарелке, пытаясь ни о чём не думать, пока сижу в этой машине. Закрываю глаза и пытаюсь представить всё что угодно, кроме голой Кэтрин, совсем не обращая внимания на комплименты сенатора Придурка.
Я принял решение в этой машине.
Я веселился, валяя дурака с Кэтрин, но хорошего понемножку. Я собираюсь сделать её своей.
ГЛАВА 12.
КЭТРИН
Я еле впихнула в себя глупые панкейки с глупой тарелки. И эти дурацкие блинчики я ем каждый год и уже устала посещать такие завтраки, где заказ сделан за меня, словно я ребёнок и не могу сделать собственный выбор.
Я смотрю на Колтера, который ест то же самое. По крайней мере, с нами обоими сейчас обращаются как с детьми ясельного возраста.
Колтер сидит возле меня, а мой отец и Элла напротив нас — нормальная современная семья, постоянно устраивающая такие посиделки по субботам. За исключением того, что мы не были нормальной семьёй. Мы ели перед камерой и кучей журналистов, делая вид, что мы самая идеальная семья на планете. Как ещё можно облажаться?
Журналисты задали несколько едких вопросов моему отцу и Элле. Да и ей тоже было нелегко во всей этой ситуации, так как на тарелке лежало слишком много углеводов, поэтому она просто гоняла по тарелке кусочки еды и наслаждалась вкусом воды. Весь завтрак я вся была в своих мыслях, включаясь в общий разговор только тогда, когда внимание было направлено непосредственно на меня.
Я отвлеклась на то, что Колтер совершенно точно мог видеть низ верхней части моего платья с того места, где он сидел. Но также я отвлеклась на свои соски, которые были твёрдыми вот уже час. С того происшествия между мной и Колтером в проклятом коридоре.
Он потёрся своей ногой о мою, а затем моя сумочка завибрировала. Чёрт. Я достаю телефон. Какую-то долю секунды мне кажется, что Колтер засунул туда мой вибратор. В то время как репортёры засыпают вопросами отца, я провожу пальцем по экрану и вижу сообщение от неизвестного номера.
«Это платье самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел».
Я посмотрела на Колтера, который клал кусочек блинчика себе в рот. Он избегает моего взгляда. Я коснулась экрана, набирая ответ, когда услышала голос репортёра, обращённый ко мне:
— Кэтрин, вы уже выбрали профилирующую дисциплину?
«Искусство», — хочу ответить я. И уже было открыла рот, чтобы объявить миру о своём решении, но мой отец сделал всё за меня:
— Юриспруденция, не так ли, Кэтрин? Введение в право?
Я замерла. «Да пошёл ты со своей юриспруденцией», — думаю я. Но всё же выдавливаю улыбку.
— Юриспруденция, — отвечаю. — Да. Юриспруденция, — я нажимаю «отправить» на своём телефоне, держа его под столом.
«Как, чёрт побери, у тебя оказался мой номер, сталкер. Оставь меня в покое».
Колтер уставился в свой телефон. Прошла минута, и я ощущаю вибрацию своего телефона снова.
«Этот сироп и близко не стоял со сладостью твоей киски. Я даже сейчас ощущаю её запах на своих пальцах».
Когда я посмотрела на него, он откусил кусочек панкейка, щедро покрытого сиропом, и медленно облизал губы. Я, честное слово, понятия не имею, какие же большие и крепкие шары нужно иметь, чтобы вытворять такое при репортёрах и моём отце, сидящем за тем же столом.
Я напечатала ответ.
«Ты больше никогда, никогда, никогда не попробуешь меня снова».
— Колтер, как ты и Кэтрин сейчас ладите? То фото в газете было единичным случаем, или между вами действительно такое напряжение?