Меня вылечили, но лечение полностью убило мою иммунную систему. Меня могла убить лёгкая простуда, малюсенькая инфекция.
Моя комната превратилась в нечто-то среднее между тюремной камерой повышенного комфорта и медицинской лабораторией. Выходить мне запрещалось. Всё стерильно. Наглухо закрытые окна, воздух подавался через специальные фильтры. Из соседней комнаты сделали шлюзовой тамбур, в котором посетители – мама, папа или доктор – надевали марлевые маски на лицо, колпаки на голову, бахилы на ноги и халаты на плечи. Маски, колпаки и бахилы были одноразовыми, а халаты стирали в специальной прачечной. Сквозь тамбур я временами слышал, как отец выговаривал маме – или ты заходишь с улыбкой на лице, или ты не заходишь вообще.
Отец имел стальной характер. Я жив благодаря ему. Если бы не он, мои бы кости давно бы уже гнили на городском кладбище. Но там сейчас гниют его кости. Я всегда говорил, если в одном месте прибавляется, то в другом отнимается. Отец прожил всего пятьдесят четыре года. А я сейчас живу вместо него.
Два года в стерильной комнате разделили мою жизнь на периоды «до» и «после». Это были годы, прожитые не в обычном, а в виртуальном мире. Два компьютера создали для меня тот виртуальный мир, который превратил меня из болезненного мальчика в программиста и электронщика.
Известно, что настоящему музыканту достаточно взглянуть на ноты, и он уже слышит в голове мелодию. Я целый год – в эпоху «до» – занимался музыкой и могу подтвердить это.
Тоже случается в программировании. Нет, я не говорю о языках высокого уровня – о «Паскале» или «Си». Это другое программирование. А вот чтобы программировать на языках низкого уровня, в машинных кодах, нужно перестроить своё мышление. Нужно не переводить свои мысли на язык понятных машине кодов, а мыслить, как машина. Нужно научиться воспринимать мир в двоичном коде. Если вы спотыкаетесь о число, записанное как «101101» и вам нужен специальный калькулятор, чтобы перевести его в десятичный код – вы никогда не сможете написать красивую программу в машинных кодах. И, тем более, когда вы пишите в микрокодах.
Вы сможете считать себя программистом лишь тогда, когда вы научитесь видеть, что выполняет программа, лишь читая текст. Как музыкант слышит мелодию, не проигрывая её на музыкальном инструменте.
Этому можно научиться лишь тогда, когда начинаешь эту учёбу в десять или двенадцать лет. И когда отдаёшься этому полностью, без остатка.
Точно также хорошим музыкантом можно стать, только если начнёшь заниматься музыкой в детском возрасте. Потом ум человеческий словно костенеет, теряет гибкость и необходимую способность иначе взаимодействовать с миром. Можно, конечно, научиться музыке и в двадцать лет, но такой музыкант будет играть лишь для себя и для своих друзей. Ни в одном симфоническом оркестре вы не найдёте музыканта, начавшего знакомство с музыкой в двадцать лет.
Парни, начинающие заниматься программированием в двадцать лет, и полагающие, что добьются успеха, ничего, кроме насмешки, у меня не вызывают. Девушки – тем более. Один только бог знает, чем забиты их головы.
Тогда отец передал мне специальную кредитную карточку для покупок через интернет. Я покупал книги.
Я слышал, как мать выговаривала отцу, что он мне слишком много позволяет. Что нельзя столько времени сидеть у компьютера. Что я гублю и так слабое здоровье. И насколько это ужасно, что меня ничего, кроме компьютеров, не интересует. Отец отвечал, чем более, мальчику – то есть мне – интереснее с компьютерами, тем более будет он хотеть жить, и тем сильнее мобилизует все свои скрытые резервы на восстановление иммунной системы.
Я очень хотел жить. Мне очень доказать всем, что я не просто живой – живее всех их, отделившихся от меня стенами и заборами.
Настал день, когда мне разрешили выйти и даже встретиться с моим школьным товарищем – Максом. Это была идея мамы. Я слышал, как она обсуждала это с отцом. Её очень беспокоило то, что я расту замкнутым и нелюдимым. И что надо попытаться восстановить утраченные контакты.
По-моему, восстанавливать было нечего. В начале моего заточения я ещё пытался через фейсбук, через всякие мессенджеры, поддерживать контакты со своими школьными друзьями. Но постепенно обнаружил, что у нас совершенно разные интересы. То, что было интересно мне, было безразлично им, а то, что было интересно им, вызывало у меня насмешку.
Встреча состоялась. Стерильность в нашем доме к тому времени стала сумасшествием семьи. Макса заставили надеть тапочки и тщательно вымыть руки с мылом. Хотя к этому времени моя иммунная система возобновила работу.