Адам немного поел. Никакая рыба, размышлял он, не бывает так же хороша на вкус, как на запах; трепетная радость предвкушения меркнет от этого слишком прозаического контакта с костями и мякотью; вот если бы можно было питаться, как Иегова — «благоуханием приношения в жертву ему»! Он полежал на спине, перебирая в памяти запахи съестного — отвратительный жирный вкус жареной рыбы и волнующий запах, исходящий от нее; пьянящий аромат пекарни и скука булок. Он выдумывал обеды из восхитительных благовонных блюд, которые проносят у него под носом, дают понюхать, а потом выбрасывают… бесконечные обеды, во время которых запахи один другого слаще сменяются от заката до утренней зари, не вызывая пресыщения, — а в промежутках вдыхаешь большими глотками букет старого коньяка… О, если бы мне крылья голубя, подумал Адам, немного отвлекаясь от темы, и опять уснул (все мы подвержены таким настроениям наутро после званого вечера).
Вскоре у изголовья Адама зазвонил телефон.
— Алло, слушаю.
— Вас женский голос… Алло, Адам, это ты?
— Это Нина?
— Как себя чувствуешь, милый?
— Ох, Нина…
— Бедненький, я тоже. Слушай, мой ангел, ты не забыл, что сегодня едешь к моему папе? Я послала ему телеграмму, что ты будешь у него ко второму завтраку. Ты знаешь, где он живет?
— А ты разве не поедешь?
— Да понимаешь, нет. Я лучше побуду дома, хорошо? Мне что-то нездоровится.
— Дорогая моя, если б ты знала, как мне нездоровится…
— Знаю, но это совсем другое дело. И вообще ехать обоим нет никакого смысла.
— Но что я ему скажу?
— Милый, не задавай глупых вопросов. Ты сам прекрасно знаешь. Попроси у него денег, и все.
— А это ему понравится?
— Да, милый, конечно. Ну что ты тянешь? Мне пора вставать. До свидания. Береги себя. Когда вернешься, позвони, расскажешь о результатах. Да, кстати, ты уже читал газеты? Там есть очень забавные вещи про вчерашний вечер. Нахал этот Вэн. Ну, до свидания.
Одеваясь, Адам вспомнил, что понятия не имеет, куда ему ехать. Он опять позвонил.
— Между прочим, Нина, где живет твой отец?
— А я разве не сказала? Дом называется Даутинг, очень старый, вот-вот развалится. Надо ехать поездом до Эйлсбери, а дальше на такси. Они там ужасно дорого берут. У тебя есть деньги?
Адам бросил взгляд на тумбочку.
— Около семи шиллингов.
— Этого не хватит. Придется попросить папу заплатить за такси.
— А это ему понравится?
— Да, конечно. Он у меня ангел.
— Хорошо бы нам поехать вместе, Нина.
— Милый, я же тебе сказала. Мне ужасно нездоровится.
Внизу, как и выразилась Лотти, был полный кавардак. Другими словами, во всех углах гостиницы мельтешили полицейские и репортеры, каждый с бутылкой шампанского и бокалом в руках. Лотти, Додж, судья Скимп, инспектор, четыре детектива в штатском и труп находились в номере судьи Скимпа.
— Мне неясно одно, сэр, — говорил инспектор. — Что побудило молодую девицу качаться на люстре? Не сочтите за дерзость, сэр, но не была ли она…
— Да, — сказал судья Скимп. — Была.
— Понятно, — сказал инспектор. — Несчастный случай, никаких сомнений, а, миссис Крамп? Дознания, разумеется, не избежать, но, скорее всего, сэр, мне удастся повернуть дело так, что ваше имя не будет упомянуто… Вы очень любезны, миссис Крамп, разве что еще один бокал, напоследок.
— Лотти, — сказал Адам, — вы не могли бы одолжить мне немного денег?
— Денег, голубчик? Почему же нет? Додж, у вас есть при себе деньги?
— Сам я в это время спал, мэм, и о прискорбном событии узнал только утром, когда меня разбудили. Поскольку я глуховат, шум, вызванный катастрофой…
— Судья Каквастам, у вас деньги есть?
— Я сочту себя польщенным, если смогу как-либо содействовать…
— Вот и хорошо. Дайте сколько-нибудь этому. Какого. Больше вам ничего не нужно, голубчик? Куда же вы, не убегайте, мы тут как раз собрались выпить. Нет, не этого вина, это мы держим для полиции. Я велела моему папильону принести бутылочку получше.
Адам выпил бокал шампанского в надежде, что ему от этого хоть немного полегчает. Ему стало гораздо хуже.
Потом он поехал на вокзал Мэрелбоун. Был День перемирия, на улицах продавали искусственные маки. Как раз когда он добрался до вокзала, пробило одиннадцать, и на две минуты вся страна погрузилась в сосредоточенное молчание. Потом он поехал в Эйлсбери и в поезде прочел корреспонденцию Балкэрна о вечере у Арчи Шверта. Он с удовольствием обнаружил, что фигурирует там как «блестящий молодой романист», спросил себя, читает ли отец Нины светскую хронику, и решил, что это маловероятно. Зато две женщины, сидевшие напротив, несомненно, ее читали.