— Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?
— Ничего не тошнит, просто устал.
— Конечно, если Артура тошнит…
— Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?
— Да не тошнит меня вовсе. Устал немножко, и все. Но если вы хотите продолжать — пожалуйста, я вам игру портить не собираюсь.
— Молодчина, Артур. И нисколько его не тошнит. Эй, Билл, не зевай, карты сейчас упадут. Опять нас подымает.
— Может, повторим, друзья? Того же?
— Того же.
— Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.
— Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?
— Да, теперь сдавать Артуру.
— Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.
— Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!
— Не спутай карты, Артур!
— Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.
— Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.
— А этот вы слышали? — сказал журналист. — Как один человек из Абердина очень любил бриллианты, до того любил, что, когда надумал жениться, выбрал жену с солитером. Здорово, а? Понимаете, у нее был солитер, а он, понимаете, любил бриллианты. А жил в Абердине. Ловко, ничего не скажешь.
— Знаете, я, пожалуй, выйду ненадолго на палубу. Здесь что-то душновато.
— И не думайте. Там все время заливает. Или, может быть, вас мутит?
— Ни капельки не мутит. Я просто подумал, что на свежем воздухе… О черт, да когда же это кончится?
— Держитесь, дружище. Я бы на вашем месте не стал прогуливаться. Лучше сидеть, как сидели. Глоток виски, вот что вам требуется.
— Меня не мутит. Просто здесь душно.
— Правильно, дружище. Уж вы мне доверьтесь.
Игра в бридж явно не клеилась.
— Эй, мистер Гендерсон, это еще что за пика?
— Туз, а то что же?
— Вижу, что туз. Я про то говорю, что нельзя вам было брать взятку козырем, когда у вас на руках была пика.
— Почему это нельзя было козырем? Ведь пошли-то с козыря.
— Ничего подобного. Артур пошел с пики.
— Нет, с козыря. Так ведь, Артур?
— Артур пошел с пики.
— Не мог он пойти с пики, а то зачем бы ему класть червонку на моего короля пик, когда я думал, что у него дама. Нет у него пик.
— Почему это у меня нет пик? У меня дама.
— Артур, старина, тебя, видно, и вправду тошнит.
— Ничего не тошнит, просто устал. Ты бы тоже устал, если б тебя так хлопнули по спине… В общем, хватит с меня этой забавы. Вот видите, опять карты разлетелись.
На этот раз никто не дал себе труда их собрать. Вскоре мистер Гендерсон сказал:
— Странно, с чего это у меня вдруг перед глазами все поплыло? Наверно, что-нибудь съел не то. С этими заграничными блюдами всегда такая история — намешают бог весть чего.
— А знаете, у меня тоже, оказывается, самочувствие не ахти. Вентиляция на этих пароходах ни к черту.
— Да-да. Вентиляция. Это вы верно заметили. В этом все дело.
— Странная вещь. Меня, имейте в виду, никогда не укачивает, но иногда морские переезды плохо на меня действуют.
— Вот и со мной так же.
— Вентиляция… безобразная.
— Уж поскорей бы очутиться в Дувре. «Родина, милая родина». Верно я говорю?
Адам крепко ухватился за обитый медью край столика, и ему стало легче. Нет, не допустит он, чтобы его вырвало, во всяком случае, пока на него пялится этот журналист. Теперь-то уж скоро, скоро покажется берег.
В это-то время, когда настроение в курительном салоне упало до нуля, там опять появилась миссис Оранг. Секунды три она балансировала между вращающейся дверью и ускользающим косяком, а как только судно немного выровнялось, зашагала к стойке, широко расставляя ноги и сунув руки в карманы толстого жакета.
— Рома. Двойную порцию, — сказала она и с обаятельной улыбкой обвела глазами жалкую горстку мужчин, сидевших в салоне. — Ой, мальчики, какой у вас расстроенный вид. В чем дело? Душа тоскует или пароход не хочет стоять смирно?… Качает? Ну ясно, качает. Но я вот что у вас спрошу. Ежели вы за какой-нибудь час так расклеились от морской болезни («Не морская болезнь, а вентиляция», — машинально пробормотал мистер Гендерсон), так что же с вами будет, когда вы пуститесь в далекое странствие, которое всех нас ожидает? Чисты ли вы перед богом? — вопросила миссис Оранг. — Готовы ли вы к смерти?
— А то нет? — сказал Артур. — Я последние полчаса только об этом и думаю.
— Так вот, мальчики, знаете, чем мы с вами сейчас займемся? Мы с вами споем песню. («О господи», — сказал Адам.) Вам, может, кажется, что не споем, а вот споем. От нее и душе и телу будет польза. Это песня надежды. Не очень-то много сейчас говорят о надежде, правда? О вере — сколько угодно, о любви — пожалуйста. А про надежду забыли. Ныне в мире есть только одно истинное зло — безнадежность. Я Англию как свои пять пальцев знаю, и я вам прямо говорю, мальчики, — у меня есть для вас нужный товар. Вам требуется надежда. Я вам ее предлагаю. Ну-ка, бармен, раздайте всем эти листки. Там на обороте слова песни. Вот так. А теперь давайте хором. Сумеете меня перепеть, бармен, заработаете пять шиллингов. Нет — пять шиллингов с вас. Ну, мальчики, дружно!