— Я слышала, у них сегодня опять какой-то вечер, — сказала миссис Маус. — На этот раз в аэроплане.
— В аэроплане? Это просто поразительно.
— Мэри мне, конечно, никогда ничего не рассказывает, но ее горничная говорила моей горничной…
— Меня вот что интригует, Китти, милочка, чем они, собственно занимаются на этих своих вечерах? Как тебе кажется, они…
— Судя по тому, что я слышу, дорогая, думаю, что да.
— Ах, вернуть бы молодость, Китти! Как вспомнишь, на какие ухищрения нам приходилось идти, чтобы хоть отчасти согрешить… эти встречи под утро… а в соседней комнате спит мама…
— И притом, дорогая, я далеко не уверена, что они ценят это так, как ценили бы мы… молодежь так уверена в своих правах…
— Si jeunesse savait.
— Si viellesse pouvait [12], Китти!
Позже в тот же вечер мистер Фрабник стоял в почти опустевшей столовой, допивая бокал шампанского. Еще один эпизод в его жизни закончен, еще раз счастье поманило и скрылось. Бедный мистер Фрабник, думал мистер Фрабник, бедный, бедный старый Фрабник, раз за разом на грани высокой истины, на пороге какого-то преображения, и каждый раз — осечка. Всего лишь премьер-министр, не более, заклеванный коллегами, источник дохода для низкопробных карикатуристов. Наделен ли мистер Фрабник бессмертной душой? Есть ли у него крылья, свободен ли он, рожден ли для вечности? Он отпил шампанского, потрогал ленту ордена «За заслуги» и смирился с земной юдолью.
Вскоре к нему подошли лорд Метроленд и отец Ротшильд.
— Марго уехала — на какой-то вечер в дирижабле. Я битый час проговорил с леди Энкоредж о молодом поколении.
— Сегодня все, по-моему, только и говорят, что о молодом поколении. Скучнейшая тема.
— Не скажите. В конце концов, какой во всем этом смысл, если некому будет продолжать?
— В чем именно? — Мистер Фрабник оглядел столовую, где уже не осталось никого, кроме двух лакеев — они стояли, прислонясь к стене, и казались такими же восковыми, как цветы, присланные утром из загородных оранжерей. — В чем во всем какой смысл?
— Ну, в управлении страной.
— По себе скажу — почти никакого. Работаешь как вол, а взамен получаешь ничтожно мало. Если молодые придумают, как обойтись без этого, можно только пожелать им удачи.
— Мне ясно, о чем говорит Метроленд, — сказал отец Ротшильд.
— А мне, хоть убей, не ясно. У самого у меня детей нет, и слава богу. Я их не понимаю и не стремлюсь понять. После войны у них были такие возможности, как ни у одного другого поколения. Им выпало на долю спасти и усовершенствовать целую цивилизацию, а они с утра до ночи дурака валяют. Вы поймите меня правильно, я всей душой за то, чтобы они веселились. Викторианские взгляды действительно были, пожалуй, слишком строги. При всем уважении к вашему сану, Ротшильд, я должен сказать, что в молодые годы немножко распутства — вполне естественно. Но в нынешней молодежи есть что-то порочное. Чего стоит хотя бы ваш пасынок, Метроленд, или дочь несчастного лорда Казма, или брат Эдварда Троббинга.
— А вам не кажется, — мягко спросил отец Ротшильд, — что это в какой-то мере историческое явление? Я не думаю, что людям когда-либо хотелось потерять веру — будь то религиозную или иную. Среди моих знакомых очень мало молодежи, но мне сдается, что все они одержимы прямо-таки роковой тягой к непреходящим ценностям. И участившиеся разводы это подтверждают… Людям сейчас недостаточно жить кое-как, со дня на день… И это словечко «фикция», которое они так любят… Они не хотят довольствоваться малым. Мой наставник когда-то говаривал: «Если что-нибудь вообще стоит делать, так стоит делать это хорошо». Моя церковь проповедует то же самое уже несколько веков, пусть не этими словами. А нынешняя молодежь подходит к делу с другой стороны, и, как знать, может быть, она и права. Молодые говорят: «Если что-нибудь не стоит делать хорошо, так вообще не стоит этого делать». Это сильно затрудняет им жизнь.
— О господи, еще бы! Идиотское правило. Если не делать того, что не стоит делать хорошо, тогда что человеку делать? Я всегда считал, что успех в жизни зависит от умения точно определить, какой минимум усилий требуется для каждого дела… распределение энергии… А обо мне, думаю, почти каждый скажет, что я достиг успеха в жизни.
— Да, Фрабник, вероятно, так, — сказал отец Ротшильд, глядя на него чуть насмешливо.
Но обвиняющий голос в сердце премьер-министра уже умолк. Ничто так не успокаивает, как споры. Стоит выразить свою мысль словами, и все становится просто.